Срок - Луиза Эрдрич

им нужна, потому что ее присутствие их раздражало, но, как ни странно, в то же время успокаивало.

– О-о, они прислали эсэмэску. Снова варят лапшу. Я должна вернуться, пока они не сожгли кастрюлю.

Без церемоний она встала и ушла.

После того как Джеки удалилась, я решила, что единственной возможной терапией будет надеть синие резиновые перчатки и помыть посуду. Я опустила руки в супергорячую воду и принялась за работу. Я использовала много жидкого мыла с ароматом лаванды. Поскольку посуда всегда за мной, когда Поллукс готовит, я решила сделать рутинную работу более чувственной, что может показаться абсурдным применительно к мытью кастрюль. Но Поллуксу нравится меня обнимать, когда я стою у раковины в пене и в облаках пара.

– Привет, детка, – прошептал он, дыша мне в волосы. – Твои резиновые перчатки такие сексуальные.

– Ты интересный мужчина, – отозвалась я. – Не в том смысле, в каком ты думаешь.

Я обернулась и стряхнула воду с синих пальцев:

– Это что, ухмылка?

– А ты ждала именно ее?

– Я все время встречаю в книгах упоминания об ухмылках. Мужчины там всегда ухмыляются. Мне давно интересно, как выглядит такая ухмылка.

– Может, тебе стоит снять перчатки. Тогда я одарю тебя настоящей ухмылкой.

– Думаю, ты и сейчас ухмыляешься. Хватит ухмыляться, глядя на меня.

– Это просто выражение лица, – возразил Поллукс.

– И что оно выражает?

– Надежду. Печальную, мужскую надежду.

– Печальную, это понятно. В любом случае я всегда хотела мужчину, который выражал бы свою похоть не лицом, а руками.

– Вот так?

– Еще больше.

– О.

И позже:

– Можешь все-таки снять перчатки? Можешь поскорей снять перчатки, пожалуйста?

– Уверен?

– Боже! Подожди. Ладно. Не снимай.

И еще позже:

Я зарываюсь в подушки. Утешенная Поллуксом, обвиваюсь вокруг него. Волнения дня, странное поведение Катери, ужасная настойчивость Флоры, эти вопросы и эта книга, теперь все время эта книга. Все это не выходило у меня из головы. Земля затаила дыхание. Последовал медленный спуск, а затем наступила мягкая расслабляющая тишина. Я выключила лампу, и мои мысли затуманились. Начинал идти снег. Наконец-то на нас падал чистый и легкий снег, отделяя воздух от грязи, живых от мертвых, читателя от книги.

Костер в честь дня зимнего солнцестояния

Хетта

Поллукс поехал в аэропорт за Хеттой, и пока его не было, я сварганила на скорую руку партию овсяного печенья. Выражение «на скорую руку» заставляет меня чувствовать себя настоящим экспертом по его приготовлению. Правда же в том, что единственное, чего я не умею делать на кухне, так это печь. Рецепт я нашла на обратной стороне коробки из-под овсяной муки, прищурилась, нахмурилась, попыталась размешать холодное масло, просыпала муку на ноги и положила в миску двойную или, может быть, тройную порцию коричневого сахара. У нас не было изюма, поэтому я взяла сушеную клюкву и достала из морозилки доисторический пакетик крошки из белого шоколада. Я бросила замороженный шоколад в миску, затем поняла, что некоторые крошки образовали комки. Я разбила их молоточком. Ну, что ж. Потом включила духовку и выложила тесто для печенья ложкой на противень, тыкая пальцем и прихлопывая холмики теста, чтобы получилось печенье более или менее однородной формы. Наконец сунула печенье в духовку и принялась ждать. Примерно через пять минут я установила таймер. Я хотела налить бокал вина, но побоялась. Хетта учует запах алкоголя и подумает, что я пьяница. Я просто сидела в ужасе, уставившись в никуда. Быть преследуемой привидением, а к тому же еще иметь в доме Хетту казалось несправедливым ударом судьбы, злой шуткой. Я казалась себе игрушкой злого рока, обреченной на неприятные посещения подобного рода. Наконец я позвонила Джеки, которая знала о моих непростых отношениях с Хеттой.

– Бужу[50], учительница.

– Ой-ой! Ты всегда называешь меня учительницей, когда у тебя что-то не так.

– Ты меня раскусила. Я сижу дома и жду, когда Поллукс привезет Хетту. Видишь ли, она приехала отмечать зимнее солнцестояние, которое празднует вместо Рождества.

– Солнцестояние послезавтра, двадцать первого, верно?

– Пеку печенье.

– Оно еще в духовке?

– Да.

– Ты установила таймер?

– Конечно.

– Не надо говорить мне «конечно». Ты помнишь, когда зажгла духовку?

– Да. И теперь я знаю, что ты добавляешь бренди во фруктовый пирог после того, как он зарумянится.

– Испечется.

– Хорошо. Я не очень хороший пекарь, но многому успела научиться. Дело было не в таймере.

– Не бери в голову. Чем могу помочь?

– Уговори меня успокоиться.

Тишина. Наконец в трубке раздается голос:

– Твоя реакция на ситуацию вполне уместна, так почему я должна тебя уговаривать, чтобы ты не принимала ее близко к сердцу? Хетта – чудовище. Ну, хорошо, внесу поправку. Иногда она немного, как бы сказать… вся такая чересчур?

– Немного чересчур, – рассмеялась я. – Попророчествуешь немного?

– Она скажет что-нибудь саркастическое о твоем печенье в течение, ну, трех минут после того, как войдет в дверь.

– Уж это как дважды два.

– Она будет одета во что-то облегающее, прикрытое чем-то прозрачным.

– Известное дело.

– Она будет говорить только о себе, ни разу не спросив о тебе.

– Разумеется.

– Она будет мила с отцом, чтобы получить от него деньги.

– На это всегда больно смотреть.

Мы замолчали.

– Давай снова начнем смеяться, – предложила моя собеседница.

– В этом нет ничего смешного. Я не могу этого вынести.

– Хорошо, тогда давай отнесемся к этому философски. У тебя есть Поллукс, ты его любишь, он любит тебя. Редкий случай. Она – ложка дегтя в бочке меда. Или, как еще говорят, муха в благовонном масле. И кстати, откуда эта фраза? Одну секунду. Сейчас посмотрю в словаре идиом.

Я услышала, как она положила трубку. Раздался звук шагов, удаляющихся по старым скрипучим половицам. Чтобы набрать очки в тюремной системе и получить надежду на досрочное освобождение, я посещала группу по изучению Библии. Я практически выучила наизусть «Библию короля Якова»[51], так что уже знаю, что это Экклезиаст 10:1: «Мертвые мухи портят и делают зловонною благовонную масть мироварника»[52]. Эти слова заставили меня вспомнить о печенье. Оно было готово, источая небесное благоухание. Я положила трубку и бросилась к духовке, чтобы вынуть его. Ах и ох, оно было идеальным! Я поставила противень на решетку, чтобы остудить. Подождите, расскажу обо всем еще раз, потому что, если я это сделаю, все прозвучит так, будто я знаю, как печь. Итак, я поставила противень на решетку, чтобы остудить. Когда я снова подняла трубку, связь уже оборвалась. Но я все еще чувствовала триумф. Может быть, я