Народная Русь - Аполлон Коринфский

Дуб издавна считался на славянской земле священным деревом. Летописи свидетельствуют о том, как на славянском Западе проповедниками христианского учения вырубались заповедные рощи, чтобы воочию показать бессилие языческих богов перед светоносным могуществом единого Бога. Было это на Святой Руси — во времена Владимира Красна-Солнышка и ближайших его преемников на великокняжеском столе. Но до сих пор напоминают о почитании дубовых рощ разбросанные по неоглядному светлорусскому простору рощицы-«жальники», превратившиеся в места отдыха утомленных зноем путников.

Дуб является олицетворением силы-мощи и в древности был посвящен могучему Перуну. «На святом окиян-море», — гласит заговорное народное слово, — «стоит сырой Дуб крековистый (кряжистый?). И рубит тот дуб стар-матер мужик своим булатным топором. И как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец-молодец по всякой день, по всякой час!» Дошло до наших дней славянское предание о дубах, стоявших будто бы «еще до сотворения мира», когда-де не было ни земли, ни неба, а разливался по всей вселенной один «окиян-море». Стояли, по словам предания, посреди этого океана два дуба, на тех дубах сидело два голубя. Спустились эти голуби на морское дно, захватили клювами песку да камешков и принесли Творцу мира. Так-де и были созданы и земля, и небо. По другому преданию, существует железный («прьвопосаждень») дуб, на котором держатся вода, огонь и земля, а корень этого дуба стоит «на силе Божией». Растет-поднимается этот дуб до самых седьмых небес, а коренится в глубочайших недрах подземного царства.

Как домашний очаг отдается народным суеверием под защиту Домового, поля — под покровительство Полевика — «житного деда», воды — Водяного, так и над темными лесами властвует Лесовик, а в широкой степи живет Стеновой. О последнем все меньше да меньше преданий-сказаний остается в народной памяти, — вероятно, потому, что и самому степному простору становится все тесней на белом свете: распахивает его острый плуг, и с каждым годом быстрее. «Степовой — не Домовой, в подпечек не посадишь!» — говорят деревенские краснословы; «Степовому не поклонишься — и степь за темен лес покажется!», «Хорош хозяин у степи: ни сена не косит, ни пить-есть не просит!» Воплощение «степного хозяина» русский народ видит в крутящихся вихрях. Иногда он, по словам суеверного люда, «показывается»; и не к добру такое появление забываемого духа степей — родича-властителя «Стрибожьих внуков» (буйных ветров). Вздымаются, бегут по дорогам сивые вихри, сталкиваются друг с дружкой на перекрестках. И вот — из толпы их, в самой середине-воронке, поднимается и Стеновой: сивый, как вихрь, высокий старик с длинною пыльной бородою и развевающеюся во все стороны копною волос. Покажется, погрозит он старческою костлявой рукою и скроется. Беда тому путнику, который, не благословясь, выедет-выйдет из дому да в полдень попадет на перекресток, где крутится пыльная толчея вихрей: «Бывали случаи, что так и пропадали люди!» — гласит народное слово. «Ведьмы свадьбу с ведьмаками правят!» — приговаривает деревня, смотря на пляску вихрей, столбами проносящихся со степи вдоль по улицам, и торопливо загоняет ребятишек по избам.

Облик «лесного хозяина» довольно неопределенен: он видоизменяется — по воле особенностей суеверия той или другой местности.

Окруженный своим лесным народом — лесными девами (русалками), «лешачихами» и всякой лесной нежитью, служащей у него — могучего и грозного — на побегушках, он живет в глухой трущобе, где у него стоит дворец-хата на курьих ножках, вокруг да около которой виснет по зеленым ветвям деревьев простоволосое русалье племя, приходящееся кровною родней своим сестрам — зеленорусым красавицам породного царства. Рассылает лесовик подвластных ему леших с «подлешуками», да с их женками-русалками, во все стороны леса темного для обережи его пределов да на пагубу человеку-хищнику, вторгающемуся все смелее с каждым годом в его владенья-угодья с топором и с ружьем. Отгоняют они из-под ружья зверя-птицу, «отводят глаза» охотнику и лесорубу, сбивают с тропы, заставляют «и в трех соснах заблудиться», заводят робкого человека на такие заколдованные тропинки, по которым — сколько ни иди — все к одному и тому же глухому месту выйдешь. Свист и хохот несется по лесу, — перекличку ведет лесная нежить. Если надо, обернется и сама она в подорожного человека (даже в знакомого путнику) и начнет водить-кружить неосторожного прохожего. А русалкам поверит он да пойдет к ним на голос, — поймают, насмерть защекотят да и бросят под овраг где-нибудь. Оттого-то и старается жить с Лесовиком и с его лесным народом в добром согласии суеверный люд: умилостивляет их приносами (вешая полотенца по ветвям в трущобах-урочищах), заклинает заговорным словом. И тогда не только не враждует с человеком, а оказывает ему всякое покровительство лесной хозяин, всякому зверю, каждой птице, каждому гаду, ползающему у древесных корней, указывающий свое место и свою пищу. «Грозен лесовик, да и добер!» — говорит о нем народная молвь, совет подает охотникам: оставлять ему на жертву в чаще первый улов, а лесорубам-дровосекам строго-настрого наказывает не начинать дела без слов «Чур меня!», а бабам-девкам — грибовницам да ягодницам — задаривать «доброго дедушку» куском хлеба да щепотью соли, а то и лентою алою, до которых старый — большой охотник. Но бывают дни перед началом зимы, поздней осенью — когда лучше и не показываться в лес: хозяин его перед тем, как залечь на зимний подневольный покой, никому не дает пощады. Тогда от него ни отчураешься, ни хлебом-солью не отделаешься.

VII

Царь-государь

Понятие о царе-государе, как о самодержавном хозяине Земли Русской, вырастало постепенно — одновременно с развитием народного самосознания. От призванных «володети и княжити» князей-дружинников, — пережив князей-ставленников, которым нередко приходилось слышать увековеченные летописью слова: «А мы тебе кланяемся, княже, а по твоему не хотим!», — оно выросло до представления о великом князе — «Божьем слуге», «страже Земли Русской от врагов иноплеменных и внутренних». Но нужно было пройти векам, чтобы великий, старший над князьями уделов, князь встал в глазах народа-пахаря на высоту царя — «государя всея Руси», каким является он в палатах Москвы Белокаменной на исходе XVI столетия.

Но Забелин[26], вполне справедливо замечает, что «новый тип политической власти вырос на старом кореню». Несмотря на разноречие именований и рознь обиходов княжеского и царского почитания, народная Русь исстари веков стояла на служении верой и правдою «батюшке-государю» и была связана со своим верховным вождем неразрывными узами верноподданнической любви.

К русскому народу, более чем к какому-либо другому, применимо название — стихия. Русская стихийная душа представляет собою столь самобытное и сложное явление, что надо быть коренным русским, родиться проникнутым до мозга костей духом народности человеком, чтобы составить более или менее ясное понятие о ней и сколько-нибудь определенно разобраться в народных взглядах и понятиях, верованиях, представлениях и чаяниях, — во всем живом внутреннем мире многомиллионной богатырской семьи. Внешний облик этого загадочного на чужой взгляд великана крепко-накрепко связан со всем тем, что составляет его сокровенное святая-святых. Слово и дело в жизни этого стойкого в своих убеждениях, неуклонного в своих стремлениях, прямого в проявлениях чувств народа всегда шли рука об руку. Слово-язык и слово-предание являются на Руси неисчерпаемым источником изучения внешней и внутренней жизни. Богатство языка, — сильного своею живою образностью и неподражаемой простотою, меткого в определениях и яркого, как ярка русская государственная жизнь, — богатство русского слова не менее самого народа говорит о стихийности.

Твердо обоснованное, укоренившееся в неизведанные глубины народного сердца понятие о власти, призванной стать у кормила великой и обильной Русской земли, также не может не быть отнесено к цепи стихийных проявлений творческого духа русского народа. Как таковое, оно не могло не отразиться с достаточной ясностью в языке и его драгоценной сокровищнице — изустном творчестве, дошедшем до наших дней через бесконечную путину веков в наиболее живучих образцах своих: песнях, сказках, пословицах, загадках и поговорках. Русская простонародная мудрость отводит в них далеко не последнее место многозначительно звучащим в народных устах словам: «князь», «царь» и «государь».

С первым из названных слов в песнях и былинах, этих древнейших памятниках проявления духовной жизни народа, связан постоянный прислов «красно-солнышко». При этом все свойства прекраснейшего из светил переносятся и на князя, переливаясь на все лады воображения стихийного певца-сказателя. Всюду и всегда сопутствует слову «князь» слово «ласковый». Взять для примера хотя бы следующий отрывок, неоднократно повторяющийся в старинных русских былевых песнях: