Народная Русь - Аполлон Коринфский

К русскому народу, более чем к какому-либо другому, применимо название — стихия. Русская стихийная душа представляет собою столь самобытное и сложное явление, что надо быть коренным русским, родиться проникнутым до мозга костей духом народности человеком, чтобы составить более или менее ясное понятие о ней и сколько-нибудь определенно разобраться в народных взглядах и понятиях, верованиях, представлениях и чаяниях, — во всем живом внутреннем мире многомиллионной богатырской семьи. Внешний облик этого загадочного на чужой взгляд великана крепко-накрепко связан со всем тем, что составляет его сокровенное святая-святых. Слово и дело в жизни этого стойкого в своих убеждениях, неуклонного в своих стремлениях, прямого в проявлениях чувств народа всегда шли рука об руку. Слово-язык и слово-предание являются на Руси неисчерпаемым источником изучения внешней и внутренней жизни. Богатство языка, — сильного своею живою образностью и неподражаемой простотою, меткого в определениях и яркого, как ярка русская государственная жизнь, — богатство русского слова не менее самого народа говорит о стихийности.

Твердо обоснованное, укоренившееся в неизведанные глубины народного сердца понятие о власти, призванной стать у кормила великой и обильной Русской земли, также не может не быть отнесено к цепи стихийных проявлений творческого духа русского народа. Как таковое, оно не могло не отразиться с достаточной ясностью в языке и его драгоценной сокровищнице — изустном творчестве, дошедшем до наших дней через бесконечную путину веков в наиболее живучих образцах своих: песнях, сказках, пословицах, загадках и поговорках. Русская простонародная мудрость отводит в них далеко не последнее место многозначительно звучащим в народных устах словам: «князь», «царь» и «государь».

С первым из названных слов в песнях и былинах, этих древнейших памятниках проявления духовной жизни народа, связан постоянный прислов «красно-солнышко». При этом все свойства прекраснейшего из светил переносятся и на князя, переливаясь на все лады воображения стихийного певца-сказателя. Всюду и всегда сопутствует слову «князь» слово «ласковый». Взять для примера хотя бы следующий отрывок, неоднократно повторяющийся в старинных русских былевых песнях:

«Во стольном было городе во Киеве,У ласкова осударь-князя Владимира.Было пирование, почестной пир,Было столование, почестной столНа многи гости, бояраИ на русские могучие богатыри».

Ласковый осударь-князь этого песенного сказания является олицетворением того, какими все вообще князья русские представлялись глазам жившего под их властной рукою прямодушного народа-пахаря.

Летописный рассказ, сохранивший княжескую Русь от забвения в потомстве, согласуясь с народом, напоминает нам о столь ласковых речах древнерусских князей к людям веча, как «Братия мои милые!»

— Ярослава Мудрого[27], «Братья володимерцы!» — князя Юрия[28], или «Братья, мужи псковичи! Кто стар — то отец, кто мал — то брат!» князя Довмонта[29] псковского.

Позднее — слово «князь» заменяется в народной речи, согласно с последовательным развитием жизни, словами «царь» и «государь», сопровождаемыми теми же самыми уподоблениями, что и прежде. «Государь-батюшка, надежа православный царь», «белый царь», «красно-солнышко», «царь-ласковый, славный, грозный, великий», — вот, что повторяет в продолжение многих веков русский народ о своем властителе. Слово «царь» является в его устах наиболее ярким воплощением необычной силы, необычайного ума, необыкновенной красоты — телесной и духовной.

Царь-государь, добрый-ласковый властитель народа-пахаря, рисуется в воображении последнего поставленным над всеми другими царями земными. «Ты еще скажи, сударь, поведай нам — который царь над царями царь?» На этот вопрос народной мудрости еще и теперь по светлорусскому простору неоглядному разносят народные певцы — калики-перехожие свой простодушный ответ, вложенный в вещие уста премудрого царя «Голубиной Книги»:

«У нас белый царь над царями царь, —Он и верует веру крещеную,Крещеную, богомольную,Он во Матерь Божью БогородицуИ во Троицу нераздельную:Он стоит за дом Богородицы,Ему орды все преклонилисяВсе языцы ему покорилися…»

Царь объединен с народом в памяти последнего, как Творец — с мирозданием. Это — одна неделимая стихия, самое существование которой неразрывно связано с обеими составными частями ее. Клич народа призвал князя-царя-государя на Святую Русь; слово народное возвеличило его на светлорусском просторе-приволье; это же самое слово говорит и об его самодержавии, никем и ничем — кроме Бога — не ограниченном. «Царь земной под Царем Небесным ходит!» — сказала народная Русь. «Никто против Бога, ничто против царя!», «Правда Божья, суд — царев!», «Одному Богу государь ответ держит!», «Царь — от бога пристав!», «Никто — как Бог да государь!» — подтвердил народ в целом ряде пословиц, как бы сделавшихся законами его общественной нравственности.

«Русской Земле нельзя без государя быта», — облетело всю Русь вещее слово истинно русских людей в смутную годину миновавших лихолетий и всегда находило живой отклик в народе, сказавшем про себя, что он — «душой Божий, а телом — осударев!». И всякий раз сердцем слышал самодержец, что отклик шел к нему из глубины стихийной души могучего богатыря-народа. «Без бога свет не стоит, без царя — страна не правится!», «Без царя народ сирота, земля — вдова!», «Светится солнышко на небе, а русский царь — на земле!» — яснее складывается мысль этого миллионоголосного отклика. «Народ — тело, царь — голова!» — мыслит русский человек и, видя в царе олицетворение высшей справедливости, заносит на скрижали своей вековой мудрости резкие слова: «Где царь — тут и правда!», «Где царь — там гроза!», «Близ царя — близ чести!», «Близ царя — близ смерти!».

Второе и четвертое изречения должно, несомненно, отнести к «ослушникам — волкам стада государева, царскому добру досадителям» — в одно и то же время являющимися, в представлении сказателя пословиц, ослушниками, волками и досадителями народа.

«Царь — не огонь, да ходя близ него, опалишься!» — иносказательно обрисовывает простодушный краснослов опалу. «Гнев царев — посол смерти!», «До царя дойти — голову нести (повинную)!», «Царское осуждение — бессудно!»; но — «Ни солнышку всех не угреть, ни царю на всех не угодить!» — смягчает народ свое понятие о грозном царе, представляющемся ему прежде и после всего царем ласковым, милостливым и великодушным — при всей своей нелицеприятной справедливости. «Нет больше милосердия, чем в сердце царевом!», «Кто Богу не грешен, царю не виноват?», «До милосердного царя и Бог милостлив!», «Бог милостлив, а царь жалостлив!», «Бог помилует, царь — пожалует!», «Виноватого Бог простит, правого царь пожалует!» — дополняется одно крылатое слово другим. Известнее всех среди них то и дело звучащее на Руси: «За Богом молитва, а за царем служба, не пропадает!» — выражение, вошедшее в плоть и кровь народа, с малых лет воспринимающего понятие о том, что «жить — царю служить».

Как же и чем служить этому прообразу всего справедливого, всего могущественного, всего милостливого? — невольно зародился вопрос в пытливой душе народа. «Царю правда — лучший слуга!» — ответил он сам себе и, в строго последовательной цепи своих определений, дает подробный перечень всех родов службы верою и правдою. «Царь без слуг — как без рук!» — говорит он и, умудренный многовековым опытом, заявляет: «Холоден, голоден — царю не слуга!». В этой последней поговорке благосостояние страны как бы связывается с лучшей службой государю, и таким образом в пяти словах разрешается наиважнейший вопрос внутреннего уклада государственой жизни.

Высоко, превыше всего и всех, как город на горе, ставя царя-венценосца, народное слово окружает его тыном приспешников — ближних людей, советчиков, ни на пядь не отступая в этом случае от жизненной правды. Добрых советчиков, доблестных слуг истины, какими всегда славилась Святая Русь — эта родина богатырей духа, — именует крылатое слово «очами» и «ушами» государевыми. Они, по представлению народа, как лучи — свет и тепло красного солнышка, несут милость царскую на благо родной земли. Но многовековой опыт государственной жизни подсказывает народной мудрости и другие взгляды на окруженный живым тыном «город на горе». «Царево око видит далеко!», но «Из-за тына и царю не видать!», «Царские милости в решето сеются!», «Жалует царь, да не жалует псарь!», «До Бога высоко, до царя далеко!». Русский народ, однако, сознает свою стихийную силу, и это сознание является ярким лучом света во мраке его угрюмых взглядов на таких приспешников, которые — «Царю застят, народу напастят». И вот — из уст его вырываются речения: «Народ думает — царь ведает!», «Как весь народ вздохнет, до царя дойдет!»…