Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 3 - Александр Дмитриевич Григорьев

ой еси, стрелоцька каленая!

Полети ты ко-сь, стрела моя, по поднебесью;

А не падай не на воду, не на землю, —

290. А пади Кудреванку да во белы груди

Да розреш у Кудреванка да ретиво серьцё!»

Полетела его стрелоцька каленая

Да не пала не на воду, не на землю —

Да прямо она пала Кудреванку на белы груди,

295. Росколола Кудреванка да ретиво серьцё.

А ишша тут же фся силушка присмешаласе:

Упал Кудреванко да со ременьчят стол.

Собиралисе три удалы да добрых молоцца:

Во-первых-де Василей — да горька пьяниця,

300. Во-фторых-де Добрынюш(к)а Микитиць млад,

Во-третьих-де Олешенька Поповиць млад, —

И брали и доспехи да они богатырские,

Да поехали они да во цисто полё

Да на ту же напали на силу на тотарскую.

305. Да куль да они едут, — да тут и улици,

Да куда они вернут, — дак переулоцьки.

Приусметили фсю силу да у тотарина,

Привезли пересметку да ф красен Киев-град

Ко тому же ко князю да ко Владимеру.

310. Да и даве шол пир дак не навесели,

Ишше фсе же сидели головушки повесили;

А тепере пошол-от пир да навесели.

Тут Владимер княсь по грынёнки похажыват,

Он сапок о сапог да поколачивал,

315. А он куньею шубоцькой прирозмахивал,

Он русыма кудреми да принатрехивал,

Он злаченыма перснями да принашшалкивал,

Ишша сам из рецей да-й выговарывал:

«Уш ты ой еси, Васильюшко, горькая пьяница!

320. Уш ты поди-ко возьми да золоты клюци,

Отмыкай-ко сондуки да окованныя,

Ты бери-ко казны, да сколько тебе надобно!»

Говорыт тут Василей да таково слово:

«Уш ты солнышко Владимер, княсь стольнекиефской!

325. Мне не надобно твоя да золота казна;

А только дай мне вина веть пить безденежно,

А покуда мне-ка веть ноньце смерти нет!»

Говорыт князь Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей да горькая пьяниця!

330. Ты жыви-тко-сь у мня да во служеньици, —

331. Уш ты пей-ко, съеш, да сколько надобно!»

(Поется, что он жил у него до смерти.)

320. Наезд на богатырскую заставу и бой Сокольника с Ильей Муромцем

И-ай на горах-то, на горах да на высокиих,

На шоломи было окатистом,

Эй, там стоял-постоял да тонкой бел шатёр,

Эй, тонкой бел шатёр стоял да бел полотняной.

5. И-эй во том во шатри белом полотняном

И-эй тут сидит три удалых да добрых молоцца:

И-эй, во-первых-де старой казак Илья Муромец,

И-эй, во-фторых-де Добрынюшка Никитиц млад,

Во-третьих-де Олёшенька Поповиц был.

10. Они стояли на заставы на крепкое

И-эй стерегли-берегли да красен Киев-град,

Они стояли за веру за христианскую,

Що за те же за церквы фсё за Божьии.

И поютру-ле добры молоццы пробужаюцсэ,

15. Э, они свежой водой ключавой умываютцэ,

Тонким белым полотенцом ютираюцсэ.

Выходил-де старой казак из бела шатра,

Он смотрел же ф подзорную во трубочку

Он на фсе же на четыре да кругом стороны:

20. Во первой-то стороны — да горы лютыи,

И во фторой-то стороны — да лесы темныи,

Во третей-то стороны — да синё морюшко,

Во четвёртой-то стороны — да цисто полюшко.

Он смотрел же, гледел да вдоль он по полю,

25. По тому же роздольицю шырокому

Ко тому же ко морюшку ко синему.

От того же от морюшка от синего

Не погода-ле там да поднималасе,

Що не пыль-ли во поле роспылаласе, —

30. Ишше идёт удалой да доброй молодець

И не приворациват на заставу на крепкую,

Он и прямо-то едёт да ф красен Киев-град.

Тут заходил старой казак ф тонкой бел шатер[27],

Говорыл же он братьям своим крестовыим:

35. «Уш вы ой еси, братьица мои крестовые,

Во-первых ты Добрынюшка Микитиц млад,

Во-третьих же Олёшенька Поповиц был!

Уш вы що же седите да цего знаите?

Как наехал на нас и супостат велик,

40. Супостат-то велик, удалой доброй молодець;

Как и едёт молодець-от в красен Киев-град,

А не приворациват на заставу на крепкую,

Он и прямо веть едёт в красен Киев-град!»

А-й посылают Олёшеньку Поповица:

45. «Поежжай-ко, Олёшенька, попроведай-ко!»

Выходил же Олёшенька из бела шатра,

Засвистел-де Олёшенька добра коня.

Как бежит его конь да ис циста поля,

Его доброй конь бежит — только земля дрожит.

50. Тут крутешенько Олёшенька коня седлал,

Он седлал, он обуздал коня доброго,

Он вязал же пат<п>ружечьки шелковые

(Ишше семь-то пот<п>ружок да едного шолку;

А восьмая пот<п>руга ис семи шолкоф,

55. Ише та же пот<п>руга — черес хребётну кость!) —

А не ради басы, а ради крепости

Да ради опору богатырского:

Не оставил бы конь да во цистом поли,

Не пришлось бы молоццу пешком итти.

60. Он седлал, он обуздал коня доброго,

Он взял же доспехи богатырские.

Только видели Олёшеньку, в стремена ступил, —

А не видели поески богатырское;

А увидели: на поли курева стоит,

65. Курева где стоит, да пыль столбом валит.

Наежжал он удалого добра молоцца —

Засвистел-де Олёша по-соловьиному,

Заревел-де Олёшенька по-звериному,

Зарычал же Олёшенька по-туриному,

70. Зашипел он Олёшенька по-змеиному.

Ишше едёт молодечь, он не огляницсэ.

Ишше тут же Олёшенька прироздумалсэ,

Поворацивал Олёшенька добра коня,

Поскакал же Олёшенька ко белу шатру.

75. Приежжал же Олёшенька ко белу шатру,

Тут крутешенько Олёшенька во шатёр бежал,

Говорил же он братьям своим крестовыим:

«Уш вы ой еси, братьица мои крестовыи,

Во-первых ты старой казак Илья Муромец,

80. Во-фторых-де Добрынюшка Никитиц млад!

Ишше едёт молодець — да не моя чета,

Не моя-де чета да не моя верста;

Ишше едёт молодець да по чисту полю,

Он своима доспехами