Два писателя, или Ключи от чердака - Марина Голубицкая

— Ирина, ты ведь из Свердловска? — спросила Ольга на банкете. — Мой Витька там работал. Сразу после развода.

Странный человек. Жарил с любимой девушкой картошку, а денег не считал. Ввел меня в краску, а сам обманывал… Я неожиданно вру соседу по столу, москвичу, вечному юноше в белом костюме:

— Я пишу рассказы в журнал «Урал». Помнишь Игоря Инского?

— Он сейчас в Нью — Йорке.

— А я взяла псевдоним «Игоринская»… — я длю паузу, но он не спрашивает зачем. — Псевдоним для рассказов, я публикую их иногда…

— Хорошо, что иногда. Писать так и надо — как хобби, — он изящно выдыхает слово «хобби». — Тебя не удивляет, как Андрюшка Потапенко раскрутился?

— А он раскрутился?

Я смотрю на внушительную фигуру Потапенко в простых брюках, в клетчатой рубашке. Он тут же подходит:

— Хочу пригласить свою симпатию.

Что–то было у нас с Андрюшкой на первом курсе, симпатия и схожий темперамент: мы заигрывали друг с другом, не увлекаясь и не влюбляясь, не ставя друг друга в неловкие ситуации. Я кладу руки на округлые плечи, они все так же удобны, я вспоминаю хлопца из Донецка и бормочу, что Леня тоже располнел: дела, не до спорта. Андрюшка смотрит с непониманием:

— Надо бы мне встретиться с твоим Леней.

— Да он в Москве всегда занят… Его встречают прямо у трапа, — я спохватываюсь, что это звучит как бахвальство, — то есть… я имею в виду…

— Иринка, — он устало поднимает глаза, — я такой богатый человек…

В гостинице среди прочих визиток я обнаружу: «Потапенко, генеральный директор издательства…», а дома, в Свердловске, узнаю: его книгами завалены все прилавки страны.

66

Меня встречает странная новость: Майоров поссорился с Машей из–за Чмутова.

— Ирина, как она могла это слушать? Я же люблю ее, я потому и ее крестным отцом…

— Андрей, в чем дело? Что она слушала?

— Я даже выговорить не могу! — он подавлен, а я‑то знаю, что моя Маша строга, даже слишком.

— Да кто из нас не слушал Чмутова?.. А сам–то ты, в Каменске, с Аллой Поярковой?

— Даже не говори, даже не говори мне всего этого! Чин, поганец, сам рассказал. И другим ведь расскажет. Я хочу ему морду набить, а она не велит. Надо же, моя Машка…

Пытаюсь узнать у Лени, в чем дело. Он машет рукой:

— Машу не трогай — там одни нервы. А Майоров — дурак. Не знаю я, в чем там дело, и даже знать не хочу! Что–то насчет лошадей…

Я все же пытаюсь расшевелить свою дочку.

— Он что, матерился?

— Мама! Я не буду рассказывать. Это все Майоров раздул: почему я трубку не бросила. Ну, не догадалась я бросить трубку. Просто не догадалась. А Майоров… Мама, какой он мне друг? Ни разу на конюшню не съездил! Без тебя снова были соревнования…

Я понимаю, дело того не стоит, но для порядка выговариваю Чмутову. Он и слушать не хочет.

— Ладно тебе, матушка, ты что, не знаешь, со скольки лет они сейчас трахаются?.. Ну ты наивна, Иринушка, ну ты и наивна… Так она тебе и расскажет!

— Сначала мальчик думал, что все девушки чистые, потом окончательно понял, что они все нечистые? Игорь, давай ты не будешь просвещать мою Машу.

— Не буду, матушка, не буду. Очень мне надо драться с Майоровым. Тоже мне святоша, а у самого слюнки текут… Мне что, теперь в вашем доме не появляться? Ты и насчет английского передумала?

— Ну, почему… Ты завтра сможешь?.. Только про Машу глупостей не говори.

67

Мой роман приблизился к зениту. Таких сюжетов немало: лето, отпуск, уроки английского. В июне у меня еще были дела: принять сессию, собрать Зою в лагерь, да и Маша сдавала выпускные экзамены. Чмутов сначала приходил только к Леле, и я узнала, что у него есть приличный пиджак и галстук. Он был строг: «Начнем наш урок. Леля, возьми маленькую белую собаку. Повторяй за мной…» Деньги он брал торопливо, будто стыдясь, поспешно прятал — пока я не догадалась, чего он хочет, и стала расплачиваться незаметно. Уходя, уже стоя в дверях, он заводил разговор о своем творчестве, я просовывала бумажку в его ладонь, он небрежно кивал, сохраняя темп речи. Он расслаблялся, когда оценивал Лельку: «Что ты, Леля не может не нравиться, такая сладкая девочка, такая умница…» Глаза блестели, губы причмокивали, я удивлялась, что он так чадолюбив.

Бабушка с дедушкой забрали Лелю на дачу, и настал мой час. Чмутов пришел небритым, без галстука, стартовал прямо с порога:

— Ну что, Иринушка, боишься, нет? Хошь, психоаналитикой займемся? Все равно теперь скажут, что я твой любовник… Я ведь почему без денег сижу? С ученицами на секс перехожу, мне с них деньги неудобно брать становится. Я и с Ларисой с английского начал, с языка начал, чуешь? С языка! — он высунул свой неимоверно длинный язык.

Я предложила:

— Перейдем на английский?

— Да перейдем, Иринушка, конечно, прейдем! Вот только чуток грибной настоечки выпью, — он вынул плоскую бутылку. — Дай–ка стаканчик… Знашь, как сознание раздвигает! Давай со мной! Не хошь? Ты уверена? Are you sure?

Он налил в наш стакан свою неаппетитную жидкость: коричневую, плохо разболтанную. И перешел на английский.

— Ты хочешь увеличить свою сексуальную потенцию? Не хочешь? Почему? Способна ли ты заниматься сексом каждый день?

Я пожала плечами:

— Почему нет?

Он оживился:

— Это великолепно! Ты могла бы иметь любовника? А что насчет любовницы твоего мужа? Что бы ты сказала об этом?

Я стала сбивчиво объяснять, что сослагательное наклонение здесь не подходит. Что эта проблема деликатная, частная, что она разбивает сердца и семьи. Для супружеской пары это всегда большие трудности, и в каждом случае решение зависит… Он с удовольствием смотрел, как я краснею и мучаюсь, конструируя фразы. Прихлебывая из стаканчика свою

отраву, он наблюдал, как мой мыслительный процесс заторможен чужим языком. Затем перешел к аудированию.

— Лариса знает всех моих любовниц.

Я перебила:

— Бедная женщина!

Он реагировал неожиданно бурно:

— Лариса!.. Она знала, с кем вступала в брак! У меня было несколько подруг, это было прекрасное время: я заработал много денег, получил гонорар… Лариса! Ты бы видела ее тогда! Она работала как профсоюзный лидер редакции: высокие каблуки, узкая юбка. Когда она шла по коридору, каждый так и хотел ее трахнуть! И она имела мужа, совершенно заурядного человека, и любовника, популярного журналиста из Петербурга. Но именно я… именно я заставил ее обмениваться трусами с другими девчонками! А потом пить кофе с моей… Ты понимаешь, с чем?

Я поспешно киваю, чтобы не уточнять. Не переспрашивать же, с чем пили кофе его герлфрэнды. Может, он раздвинул им сознание, может, придумал все прямо сейчас — это совсем не подходит к кофе.

— Ирина, я очень необычный человек. Я очень странный, — он говорит, как диктор на учебной кассете. — Я писатель, контактирующий с низами общества, но при этом я могу вести светскую жизнь, и у меня хорошая квартира, красивая жена, два прекрасных мальчика. Наши дети не ходили в детский сад. Лариса носила их в своем животе до рождения, а после рождения их носил я — на моей спине.

Он отпивает из стакана: небритый докладчик, сделавший важное заявление.

68

В следующий раз он сильно опоздал. Решив, что уже не придет, я принялась готовить баклажаны. Маша была внизу, когда раздались звонки в дверь, я не спешила бросить сковородки, но Маша зубрила историю и не хотела прерываться. Когда я открыла, он стоял в подъезде на четвереньках и на четвереньках же, оттолкнув Диггера, проник в квартиру, суетливо обнюхал все тапочки, замер столбиком у моих ног. Диггер лаял и нервничал, а Игорь, задрав голову, сморщив нос, что–то вынюхивал в воздухе над собой. Я засмеялась:

— Что ты вынюхиваешь?

— Да крыса я, крыса Шушера, уж прости, что опоздал! У меня же, матушка, не центр, край города, и этаж последний, двенадцатый.

— Лифт не работал и троллейбусы не ходили.

В это утро мой учитель был свеж, гладко выбрит и одет по–европейски неброско: стильная футболка мышиного цвета и серые джинсы в тон футболке. Он распрямился, стал серьезен.

— Покурить на балкон вышел, а там стрижи мечутся, и ястреб кружит… А воздух, воздух, прости господи! Ты хоть знаешь, Иринушка, чем стриж от ласточки отличается?

— Знаю. Хвостом. — Мы поднялись наверх, заговорили по–английски.

— Расскажи мне что–нибудь, Иринушка. Расскажи мне, как ты, и твой муж, и все твои дети… — я не понимаю глагол, но он округляет губы в вертикальный овал, пучит глаза, шевелит ладонями, я догадываюсь:

— Как мы тонули?.. Я слишком часто рассказывала эту историю. И там такие детали… Я не знаю ключевых слов. Я предпочла бы после урока, по–русски.

— Просто попытайся. Сделай это.