The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

- Не ворчи, как древняя старушенция.

- Помоложе некоторых буду, - отмахнулась Таня. – Ты когда еще прилетишь?

Богдан затушил сигарету в хрустальной пепельнице, присел на деревянные перила и слегка поежился от промозглого воздуха.

- На самом деле, думаю, что очень скоро.

- Правда? – обрадовалась Татьяна и подошла к нему, став рядом.

- Правда. В этот раз отцу удалось меня убедить, - усмехнулся брат. – Ладно… О чем ты хотела поговорить?

Таня нахмурилась, не совсем понимая, как ей начать. И что именно озвучивать. Но ей, как и Богдану, свойственно было все же выхватывать главное. И с него же начинать, потому что любой разговор с преамбулами – это всего лишь тратить время на то, чтобы навести тень на плетень. Потому она решительно кивнула и проговорила:

- О тебе… вернее, о том, почему ты уехал тогда… Что-то ведь случилось, что-то нехорошее, правда? Я помню, что ты был странный… не в себе…

- С чего это ты вдруг? – настороженно спросил он.

- С того, что я, наверное, знаю... Знаю причины... Вернее, из-за чего это случилось. Вот.

- Тань!

- Не шуми. Я недавно с мамой говорила. Она взывала к моему разуму относительно Реджепа, ну и... оговорилась. Про свое вмешательство с тобой... Ну тогда. Я так поняла, что тогда.

Богдан очень хорошо помнил, как его вмиг обдало жаром. Ему и сейчас было так же жарко. Нестерпимо жгло за ребрами. И сейчас, как тогда. Он словно ходил в одном и том же лабиринте, не находя выхода. Был ли он вообще?

- Что она сказала? – спросил он в тот день Таню, страшась ответа и одновременно желая знать правду.

- Если дословно, то она сказала, что ты влюбился в кого попало, но она этому помешала... предотвратила ошибку, которую ты мог совершить.

Если бы Таня знала, что именно всколыхнет в брате ее рассказ, может быть, подумала бы дважды – стоит ли говорить. Сдерживая ярость, Богдан выдержал семейный вечер до конца. Но уже ночью, предоставленный сам себе, он стучался во все закрытые двери.

Оказалось, что за годы, в которые он пытался забыть, Юлька ушла отовсюду. Уехала из города, сменила телефон, удалила все аккаунты. Был вариант – спросить у Жени, и Богдан обдумывал его, но так и не решился вмешать ее в свои поиски. Возможно, предчувствовал, что его очередная агония лишена смысла. Найти ее, чтобы наткнуться на счастливую замужнюю женщину?

Да ну его нахрен, такое счастье!

Но что, если ошибся? Остановившись на полпути – ошибся?

Не нашел, не догнал, не настоял.

Что, если он прав сейчас? Потому что чувствует. Ее чувствует. Недоговоренность чувствует. Что она скрывает в этот раз?

Дома, далеко за полночь, сидя в кабинете в неярком свете, лившемся из-под абажура настольной лампы, Богдан на листе бумаги неторопливо чертил всевозможные фигуры, а в голове выстраивал четкий алгоритм действий.

Ему важно узнать, чем живет сейчас Юля.

Кто в действительности врет – она сама, Дима или Алина?

И какой бы ни оказалась правда – ему нужно быть точно уверенным, что мать ничего не предпримет против нее снова.

... прямо сейчас происходит легкий Армагеддон

***

В комнате было очень тихо. Только слышалось сопение Димы на соседней подушке, пока сама Юля смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Он спал себе и даже не подозревал, что тут, в его собственной кровати, прямо сейчас происходит легкий Армагеддон, заключенный внутри официально зарегистрированного его второй половиной «супового набора».

Суповым набором Димка называл ее давно, еще с тех пор, как она, родив Андрюшку, мало того, что не поправилась ни на грамм, в отличие от большинства знакомых ей молодых мамаш, так еще и умудрилась сбросить вес в течение первого года жизни Царевича, высохнув практически в настоящую таранку. Да и последующие годы мало способствовали набору недостающих килограммов. Юлька привыкла, не обижалась и даже не обращала внимания. На правду обижаться неприлично. А сегодня почему-то заметила. И почему-то зацепило.

Она примчалась домой из магазина, думая о том, что Ярославцев ее точно с потрохами сожрет за то, что засиделась на работе, да еще и с сыном. Но, как выяснилось, его самого на месте еще не было, и это Юльку более чем устраивало. Хотя бы был задел времени, чтобы справиться с собой и своим нелепым волнением, которое уж точно не должно сейчас просыпаться – тоже еще, нашло повод.

Юля совершенно не хотела анализировать того, что произошло в этот вечер. Как не хотела и анализировать того, для чего это произошло. Когда они приехали в Солнечногорск, нисколько не сомневалась, что давно справилась, забыла и уверенно шагает дальше. У нее замечательный муж, обожаемый сын, любимое дело. И этот город такой же ее, как и Богдана. Он вернулся, она возвращается, но жизнь у каждого своя. Вот только двух встреч подряд с Моджеевским оказалось вполне достаточно для того, чтобы убедиться, что она как была самонадеянной дурой, так ею и осталась. Им не разминуться здесь. Не пройти друг мимо друга. Не сделать вид, что ничего не случилось.

Десять лет. Подумать только! Десять лет, а ни черта. Как будто бы ей снова семнадцать, и она постит фотографию университетского препода в Инстаграме, чтобы отвадить мальчика, который обрывает ее телефон.

Только теперь мальчик старше. И красивее. И наглее. Он всегда был вредным, а теперь, кажется, решил отыграться на ней за все, что она тогда натворила.

Юлька сердилась, пыхтела, по-дурацки улыбалась себе под нос и носилась веником по квартире, которая даже спустя несколько недель после их прибытия все еще выглядела слабо обжитой. И вовсе не потому что не разобрала вещи, с этим она воевала и дело двигалось к завершению мучений, а потому что все это казалось временным. И даже пытаться создать тут уют желания не возникало. Все равно Димка грозил скорым переездом в новостройку. Выбирал варианты, и Юля почему-то была уверена, что все это лишь ради того, чтобы пустить пыль в глаза тем, с кем был знаком в этом городе раньше. Если недвижимость, то элитная, окна на море, современный дизайн, дорогущая обстановка. Может быть, даже домработница – с него станется. У Моджеевских испокон веков была, ему тоже охота.

Но это все в будущем, а пока ужин хочешь-не хочешь, но готовить надо.

Позже, ближе ко сну, приехал Ярославцев.