Стражи - Кен Бруен

— Как ты? — спросил я.

— Курить не разрешают.

— Козлы. Свернуть тебе сигаретку?

— Буду навечно у тебя в долгу. Я им тут не слишком нравлюсь. Мои братья на площади процветают?

— Все о тебе спрашивают.

Они его уже забыли. Он это знал. Скупо улыбнулся. Я поджег самокрутку и сунул ему в рот. От кашля грудь заходила ходуном, он прямо-таки плясал на кровати.

— Как я мечтал об этом! — сказал он. — Слушай, я ведь и не знаю, как тебя зовут.

— Джек.

— Тебе подходит. Очень забавно, ведь так же называется и мой любимый напиток. Лежа здесь без никотина и мучимый желанием выпить, я познал Бога. Мне кажется, как-то я слышал, что Он знает твое имя до того, как ты родишься. Ты когда-нибудь думал об этом?

Я осторожно огляделся. Люди нарочито избегали смотреть на нас. Похоже, пьянчуге объявили бойкот. Он начал трястись. Жара в палате была невыносимой. Я чувствовал, что у меня вспотела даже борода. В палате появился столик на колесах, который катил пожилой ублюдок по имени Руни.

Маленькая образина, сочащаяся ядом. Поговаривают, что даже мой отец, самый миролюбивый человек на свете, однажды устроил ему взбучку. Он раздал чай и окаменевшее печенье всем, кроме Пэдрига.

— Эй, Руни! — закричал я.

Он сделал вид, что не слышит, ускорил шаг и выкатил столик из палаты.

Холодная ярость.

В такой ярости можно и убить.

Слепая ярость.

Я догнал его около следующей палаты. Мерзкие глазки с вызовом взглянули на меня. Его табличка на халате придавала ему уверенности: «Мистер Руни». Во взгляде читалось:

Ты не посмеешь ко мне прикоснуться.

Во мне роста больше шести футов, да и вешу я сто восемьдесят фунтов. Голос низкий.

— Ты идешь в «травму»?

— Нет. Я иду… — И он начал перечислять святых, именами которых названы разные палаты.

— Ты окажешься в «травме» через пять минут, потому что я сломаю тебе левую руку.

— Ты что, Тейлор? Я тебе ничего не сделал. Я большой друг того твоего старика.

— Вернись назад по коридору. Вкати свой агрегат в палату и предложи тому человеку чашку чая… и одно из этих заплесневелых печений.

Он поднялся на цыпочки и спросил:

— Ну… этот пьяница… какое тебе дело… кто он тебе? Таким, как он, вовсе не чай нужен.

Он замолчал, и я уперся взглядом в его глаза. Пусть он увидит там то, в чем я сам не хотел бы признаться. Он повернул столик и предложил Пэдригу чай и два печенья. Я даже сам выпил чашку, от второй отказался.

Немного погодя Пэдриг заметил:

— Я не попаду на площадь к скачкам.

— Кто знает…

— Нет. Мне хотелось бы поносить эти носки. Можешь надеть их на меня? Я закоченел.

Он действительно закоченел.

Носки были красные и теплые. На них было написано спереди: «Безразмерные».

Я откинул одеяло и ужаснулся, увидев его ноги. Хороший писатель назвал бы их

скрюченными

перекрученными

исцарапанными

и — ох!

такими старыми.

Безразмерные носки оказались ему очень велики. Он смотрел, как я их надеваю.

Я спросил:

— Ну как?

— Здорово. Я уже лучше себя чувствую. У меня когда-то были такие носки… Или я это придумал, что были? У тебя редкий дар, друг мой.

— В самом деле?

— Ты никогда не лезешь в чужие дела.

— Спасибо.

Не слишком хорошая рекомендация для человека, считающего себя сыщиком. Надо было уходить. Я пообещал:

— Принесу тебе каплю спиртного.

Он тепло улыбнулся и сказал:

— Любого спиртного. — Потом свесился с кровати, порылся в тумбочке, достал оттуда несколько помятых листов бумаги. — Прочти это, друг мой, только не сейчас. Ты сам догадаешься, когда наступит время.

— Как таинственно.

— Куда же мы без тайн?

Вопрос: Что вы знаете о деньгах?

Юноша: Не слишком много.

Ответ: Нужно уметь правильно вести счет.

Билл Джеймс. «Евангелие»

Стоило мне выйти из больницы, как на меня навалилась черная тоска. Облако депрессии, умоляющее: «Прекрати это немедленно».

Совсем недавно это было возможно, первая же пивнушка была прямо напротив больницы. Разумеется, исчезла. Теперь там гостиница «Речная». На всякий случай зашел. А вдруг… Никаких признаков реки.

Молодая женщина за баром, табличка на груди гласит:

ШОНА.

Господи Боже мой, Пресвятая Богородица!

Она улыбнулась мне, продемонстрировав многочисленные коронки. Я ее сразу возненавидел, но заказал:

— Виски с водой.

Решил, что тут уж она ничего не сможет напутать. Она и не напутала.

Правда, добавила лед. Хуже того, осталась стоять около меня.

Я спросил:

— Тебе что, делать нечего?

Сел за столик у окна и вспомнил, что я забыл отдать Пэдригу его деньги. Вдоль столиков двигалась женщина средних лет, раздавая листовки. Быстро положила одну на мой стол, избегая встречаться со мной глазами. Наверняка Шона ее просветила.

Я прочитал:

До сих пор они и их потомки бунтовали против меня. Сыновья агрессивны и упрямы…

Достаточно.

Тут я увидел телефон в углу и едва подавил дикое желание позвонить Энн. Сжал зубами кусочек льда и дождался, пока желание не ослабнет. В голове сложилась мантра, что-то вроде:

У меня есть деньги, много денег. Пока они у меня есть, я в игре. Не важно, что я не знаю, что это за игра. Наличные твердят, что я в игре.

Я повторял эти слова снова и снова, пока лед в стакане не растаял.

Вечером я пришел в больницу к Пэдригу, захватив бутылку виски «Джек Дэниелс». Его постель была пуста. Я остановил проходившую мимо медсестру.

— Он ушел?

— Боюсь, что так. В половине пятого утра, во сне.

— Что?

— Он не мучился.

— Вы хотите сказать, что он умер?

— Увы, умер… А вы родственник?

Я попытался сосредоточиться и спросил:

— Что теперь с ним будет?

Она объяснила, что, если никто «не затребует тело», похороны организует управление здравоохранения.

Я спросил:

— В могилу для неимущих?

— Ну, мы теперь это так не называем. На кладбище выделены специальные места.

— Я заберу его тело.

Как в тумане я заполнил все формы и требования. Даже позвонил в похоронное бюро, где мне пообещали обо всем позаботиться. Я спросил:

— Наличные берете?

— Берем.

Я смутно помню панихиду и похороны Пэдрига. Я присутствовал на этих церемониях, но был пьян в стельку. Конечно же никто не пришел его проводить. Представление устраивалось исключительно для меня.

Вот еще что. Его похоронили рядом с Шоном. Я и сам лучше не придумал бы. Кажется, в какой-то момент появлялся Саттон, но, может быть, я выдаю желаемое за действительное.

Энн не было точно.

Когда все закончилось, я извинился перед миссис Бейли, что не смог выпить с ней на сон грядущий. Она как-то странно на меня взглянула и сказала:

— Но мы с вами выпили.

Полный провал. Я постарался сделать вид, что что-то помню.

— Только толку от меня было мало.

— Что вы, от вас было очень много толку!

— Да?

— Ну разумеется. После вашей страстной мольбы я твердо решила не продавать.

Некоторые тайны пусть лучше тайнами и остаются. У Пэдрига было на это право. Наконец я собрался просмотреть те бумаги, что он мне дал.

Вот что там было написано.

Ирландский пьяница

предчувствует свою смерть

(с извинениями перед У. Б.)

Вините в этом интуицию, к которой я не прислушался, но, разумеется, я твердо знал, что мне долго не выдержать жизни на улице.

Я так давно перестал надеяться, что еще долго проживу от одной рюмки сверхотчаяния до другой, от одной ночлежки до другой, пока не увижу катафалк и пьяницу с руками, сложенными на сердце.

Я знал, что он снял бы медленно, очень медленно шапку, если бы она у него была.

Кортеж проходит мимо… мимо… Он прижимает свою руку… И этот момент проходит, оставляя позади былые ожидания, руку, протянутую к примирению, которое… так и не произошло.

Кортеж не проходит мимо богатых гостиниц, и их руки, протянутые к останкам, не видны.

Критическая точка

После этого все стало происходить очень быстро. Не могу сказать, что смерть Пэдрига стала поворотным пунктом, но похоже на то. Вечером «У Нестора» бармен отозвал меня в сторону и сказал:

— Лекций читать не собираюсь, но я когда-то пил, как ты. Это нормально, но мне думается, у тебя есть незаконченное дело.

— Ты это о чем?

Он протянул мне пакет. Я был в своем самом боевом настроении, потому прорычал: