Совсем как ты - Ник Хорнби

как раз отсчитывает сдачу. У меня появился реальный шанс.

Люси разнервничалась и почувствовала легкую тошноту.

Отчасти в ней заговорил откровенный собственнический инстинкт, но было и что-то еще: жуткий, искаженный, зеркальный образ отношений с Джозефом, который выставляла напоказ Эмма. Неужели не только Эмма, но и она сама такова? Ненасытная, неприкаянная, немолодая женщина, у которой нет морального права путаться с парнем настолько моложе себя? И не связано ли это ощущение с цветом кожи Джозефа? Она не могла дать однозначного ответа, но что-то чувствовала нутром. Пускала бы Эмма слюни, окажись перед ней эффектный белый юноша, студент Кембриджа? Вероятно, да. У нее был такой горестный, тоскливый вид, словно она готова уцепиться за любого. Значит, хотя бы по этому пункту обвинения Эмма заслуживала оправдания. Люси задумалась: может ли она сама претендовать на такую безгрешность? Не притягивает ли ее к Джозефу нечто связанное с его расой? О черт. Как видно, он будет без конца подкидывать ей пищу для размышлений, заставлять думать, передумывать, мучиться сомнениями и заниматься самобичеванием, покуда длится их связь.

Первой смекнула, что к чему, мать Джозефа и высказалась вслух, когда вместе с ними за столом сидела Грейс.

Мама подала им с сестрой куриное рагу, и Джозеф хотел спокойно поесть. Он проголодался и вообще обожал это блюдо, которое по какой-то причине готовилось только к приходу Грейс, нечасто радовавшей их своим появлением.

– Что там с той девушкой? – полюбопытствовала Грейс.

– С какой девушкой?

– Я думала, ты с кем-то познакомился?

– С чего ты взяла?

– Ты же прислал мне эсэмэску.

– Хм.

Зачем, спрашивается? Ей-то какое дело?

– Да-а. Ну. Ничего не вышло.

– У него есть занятия поважнее, – вставила мать.

Джозеф медленно холодел.

– Вот как, – сказала Грейс. – Давай выкладывай все сплетни.

– Какие еще сплетни?

Грейс уже три года жила со своим бойфрендом. Ни один из них ни разу не посмотрел на сторону. Дело шло к свадьбе. Сестра была сама не своя до сплетен.

– Известно какие, – продолжила его мать.

Грейс подняла на него взгляд.

– Давай колись, – поторопила мать.

– О чем ты, мам?

– О твоей подруге.

– О какой подруге? Нет у меня никакой подруги.

Джозеф пытался изобразить недоумение, но получалось так себе. В собственном голосе он уловил панику.

– Что ж, – изрекла мать. – Тогда я сама буду судить.

– Почему это ты будешь судить, есть у меня подруга или нет?

– В самом деле, мам, – вмешалась Грейс. – Странно как-то получается.

– Я только знаю, что он массу времени проводит с одной конкретной женщиной.

– Ого, – сказала Грейс. – С женщиной.

– То-то и оно, – подхватила мать. – Именно что с женщиной.

– Что ты можешь о ней знать? – возмутился Джозеф.

– Вот ты нам и расскажи.

– Он от меня таится, мам, – пояснила Грейс.

– Ну спасибо, – сказал Джозеф.

– Тогда ты, мамочка, сама расскажи, что там происходит.

– Стало быть, он давно ходит к одной женщине сидеть с детьми. А теперь проводит у нее полночи, даже когда с детьми сидеть не надо.

– Ты не знаешь, где я провожу время, когда меня нет дома.

– Отчего ж не знаю, знаю. Сам же поставил мне на телефон этот прибамбас.

«Найти друзей». Зараза. Да, установил он ей это приложение, чтобы она не волновалась, и пребывал в полной уверенности, что мать туда не заглядывает.

– Откуда ты знаешь, что это ее адрес?

– Я не знала. Но однажды вечером, когда ты сидел с детьми, я посмотрела, чтобы узнать, где она живет. И это то самое место, куда ты постоянно шастаешь. Так что либо это она и есть, либо ты с самого начала меня за нос водишь.

Джозеф сам себе напоминал киногероя, загнанного в тупик полицейскими. Ему пришлось искать выход, которого нет.

– Да, я тебе не говорил всей правды. И дальше что?

– Ты выдумал все эти имена?

– Только три. Ее и детей.

– И работу ей придумал, и мамашу, которую удар хватил.

Да, тот приступ он сам сочинил. Но сейчас у него был велик соблазн признаться, что мамаша Люси – это единственная правдивая деталь во всей истории.

– Так чем же ты занимаешься что ни вечер по этому адресу?

– Неужели ты каждый вечер туда мотаешься? – поразилась Грейс.

Теперь да. Никакая сила не могла его удержать. Когда автобусы ходили по расписанию, вся дорога занимала менее получаса.

– Да, – только и сказал Джозеф.

– Так куда же ты все-таки ходишь, раз это не имеет отношения к женщине?

– Я этого не говорил.

– Начнем сначала? – предложила Грейс.

– Давай, – согласился Джозеф.

Его приперли к стенке; он пытался на нее вскарабкаться, но она оказалась слишком высока, да и ухватиться было не за что.

– Ну же.

– Я встречаюсь с женщиной, у которой подрабатываю бебиситтером.

– И чего здесь зазорного?

– Ничего.

– Сколько ж ей годков? – спросила мать.

– Не знаю.

– А по твоим прикидкам – совсем старая?

– Давайте без грубостей.

– Разве грубо догадки строить? Тем более за глаза? – удивилась Грейс.

– Ну. Если я скажу, что ей шестьдесят два, а ей окажется тридцать девять… то буду чувствовать себя… не знаю… Предателем.

– Тебе кажется, что ты… спишь с шестидесятидвухлетней? – поразилась Грейс.

– Ох, Джозеф, – в отчаянии простонала мать.

– Навряд ли он с шестидесятидвухлетней спит, – гнула свое Грейс. – Сдается мне, он придуривается, чтоб только лишнего не выболтать. Сколько лет ее детям?

– Десять и восемь.

– Ну вот: навряд ли она мало́го родила в пятьдесят четыре года. Ей, видать, к сорока, точно?

– Все может быть.

– Мне ровесница, – отметила мать.

Разговор иссяк. Под взглядом Грейс брат понял: она уверена, что Люси не может быть ровесницей их матери, пусть даже они появились на свет в один час, в один день, в один год. Сейчас они совместно и телепатически сделали вывод, который не решались озвучить.

– Белая? – спросила Грейс.

– Да. Но Скотт тоже, так что не становись в позу.

Грейс подняла руки в примирительном жесте.

– Я только хочу составить представление.

– Так попроси фото.

– А у тебя есть?

– Нету.

– Она есть в «Инстаграме»?

– Нет.

– Точно? Как ее зовут?

– Послушай, не нужны тебе никакие фотки! – вспылил Джозеф. – Ей около сорока, симпатичная, белая. Что за проблема?

– Но чем это закончится? – спросила мать.

– А чем заканчивается все на свете? – сказал Джозеф.

– Ты не хотел бы найти что-нибудь более постоянное?

– Нет. Мне двадцать два года. Я не хочу жениться, я не хочу заводить детей.

– Когда-нибудь захочешь.

– Может быть. Лет через десять.

– Я не доживу, – заметила его мать.

– Почему это ты не доживешь до пятидесяти двух лет?

– Ну, слишком одряхлею, чтобы за тебя порадоваться.

Грейс поднесла ко рту свой телефон и проговорила:

– Люди, рожденные в… Черт. В каком году надо родиться, чтобы тебе было пятьдесят два года?

– Пятьдесят два года сейчас? – спросил Джозеф.

– Да.

– В шестьдесят четвертом.

– Люди, рожденные в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году.

– Вот каких людей, рожденных в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, я нашла, – сказала «Сири». – Киану Ривз. Сандра Баллок. Ленни Кравиц. Мишель Обама.

– По-твоему, Мишель Обама слишком дряхлая, чтобы радоваться внукам? – спросила Грейс.

Беседа ушла далеко от его отношений с Люси. Теперь они говорили о знаменитостях на десять лет старше Люси (и его матери).

– Ну, у нее и охрана есть, и все,