Совсем как ты - Ник Хорнби

понял, что ему нужна другая.

– Послушай, – сказал он. – Сдается мне, я к таким темпам не привык.

– Чего?

– Да-да. Может, нам стоит встретиться еще пару раз.

– Чего?

Она, похоже, действительно не могла понять, к чему он клонит, а он не понимал, что здесь неясного. И с трудом ей верил. Как-то его переклинило. Симпатичная девчонка спрашивает, где у него спальня, а он не отвечает.

– Я не намерена выходить за тебя замуж, – сказала Джез.

Что за абсурд: он почувствовал укол отторжения.

– И как же ты это поняла в такой короткий срок?

– Что именно: твое желание на мне жениться?

– Нет, пойми, у меня как бы есть другая.

– Да ты, я вижу, ходок.

– Не то чтобы другая-другая, но…

– И как это понимать?

– Сам не знаю.

– Ну так пораскинь мозгами.

До него дошло, почему ей хочется ясности.

– Когда ты меня позвала на свидание, у меня еще не было…

– Кто кого позвал на свидание? – Джез пришла в ярость. Ситуация уже выходила за пределы разумного.

– Не важно, кто кого позвал: тогда у меня никого не было. Но с тех пор кое-что изменилось.

– Ты меня позвал два дня назад!

– Да. Это так. Но во мне всколыхнулось нечто такое, что, я думал, умерло.

– И когда же оно всколыхнулось?

В таких узких временны́х рамках у него нашлось совсем мало вариантов ответа.

– Вчера.

– Вчера?

– Понимаю. Это нелепо. Однако же сердцу не прикажешь.

Потом он внутренне содрогался от подробностей этой перепалки, но больше всего ругал себя за эту последнюю реплику. Откуда она всплыла? Из какого-то старого фильма? Из книги, которую задавали прочесть в школе? Пытался нащупать нечто взрослое, а вышло с точностью до наоборот.

– Ты никак новую халтуру нашел? Говенные «валентинки» сочинять?

Джозеф хохотнул. Получилось и в самом деле прикольно. Вот только Джез не поняла юмора и уехала домой. Но в комнате остался ее голос: мощный, поразительный.

5

Церковь, которую они посещали, не очень-то напоминала церковь. В прошлом здесь размещалась библиотека, но здание было старинное, постройки девятнадцатого века, и для матери Джозефа это имело большое значение. Высокие своды и викторианская кирпичная кладка давали ей повод смотреть свысока на молельни, главным образом африканские, которые открывались по всему Тотнэму в букмекерских конторах и супермаркетах. «Несчастные люди», – говаривала она, проезжая мимо в автобусе, но сочувствия в ее голосе не было, только высокомерие. Она упивалась разницей в статусе.

Джозеф с неохотой шел в храм. В Бога он не верил, но Баптистская Церковь Царствия Небесного, как и его родная мать, не допускала, чтобы неверующие тихо сидели в задних рядах. Ему предписывалось стоя восхвалять Всевышнего в полный голос, а иначе можно было получить тычок локтем. Джозеф собирался с духом, чтобы признаться матери в нехватке благочестия для таких подвигов.

Во время проповеди у него пикнул мобильный; пришлось шепотом извиниться перед матерью, но она рассердилась; такое неуважение ему не прощалось. Джозеф вытащил телефон из кармана, чтобы отключить, но заметил, что сообщение пришло от Люси: Вечером будет время? Как прошло свидание? Едва выйдя за порог церкви, он ответил. В это время его мать беседовала со старушкой в инвалидном кресле – без этого не обходилось ни одно воскресное утро. Будь у него побольше цинизма, он бы позволил себе заметить, что из общения со старушкой в инвалидном кресле мать устраивает целый спектакль, словно совершая грандиозный жест христианского милосердия.

Прошло плохо. Время?

Приглашаем на ужин. В 18:30?

Отлично

– Сегодня твоя сестра придет с нами поужинать, – сообщила мать в ожидании автобуса.

– Скажи ей: пусть сперва зайдет Криса проведать.

– Она не желает его видеть.

– Сейчас он вменяемый. Полон ожиданий.

– Ожиданий чего?

– Референдума. Считает, что с выходом из Евросоюза сможет больше зарабатывать.

– Боже упаси.

– Ты не желаешь ему повышения зарплаты?

– У нас на отделении я нынче единственная санитарка из местных. Остальные – полячки, венгерки, испанки. Если мы их выдворим, работать будет некому.

– Значит, ты собираешься голосовать за то, чтобы нам остаться в Евросоюзе?

– Да. Конечно.

– Он считает, что выходцы из Восточной Европы отнимают у него заработки.

– Многие так говорят.

– И кто же прав?

– Не знаю. Но пациентов государственного здравоохранения всяко больше, чем монтажников. Короче, за стол садимся в полседьмого.

– Я пас, – ответил Джозеф. – Сегодня вечером ухожу.

– Никуда ты не уйдешь. Будешь ужинать с сестрой.

– Я подписался за детьми приглядеть. У Люси. Не могу ее подвести. Надо было меня заранее предупредить.

– Заранее я и сама не знала.

– Когда же она успела тебе сообщить? С утра ты мне ничего не сказала, а потом телефон отключила.

– Почему ты по первому же свистку несешься к этой женщине, к Люси?

– Она не свистит. Она спрашивает, найдется ли у меня время посидеть с детьми. Я всегда могу отказаться.

– Вот и откажись.

– Я уже согласился. К тому же она платит хорошо.

– В котором часу тебе уходить?

– В шесть.

– В шесть часов? В воскресный день? Куда это она намылилась в воскресенье вечером?

– Я не спрашивал, мама. Мне-то какая разница?

Когда воскресным утром мать отправлялась в церковь сразу после ночного дежурства, выносить ее было нелегко, и Джозеф к этому притерпелся. От голода и усталости у нее резко портился характер, а отсыпалась она днем, после обеда. Научись он зарабатывать музыкой, можно было бы уговорить мать бросить работу, но ей нравилось работать в больнице, а работа в больнице предполагала разные смены.

– Очень большая разница. У тебя семейное мероприятие.

– Ты шутишь?

– Если она куда-то собралась, пусть идет с детьми. Время не позднее. Или пусть перенесет на более позднее время. Ты хотя бы спроси.

Он набрал Люси.

– Привет, – сказала она. – Вечером все в силе?

– Тут такое дело. Я обещал маме с ней поужинать, и она спрашивает: не могла бы ты взять мальчишек с собой?

– Нет, брать их с собой я не буду. Мы договаривались вместе поужинать у нас дома, а потом я должна уйти.

– Ага. Понятно.

– Мы же договаривались, верно?

– Да.

– Она рядом?

– Конечно.

– Ужин с мамой важнее.

– Нет-нет. Я все понимаю.

Он не знал, куда и как это приведет, но окончание разговора могло означать только финальную точку, а он по какой-то причине этого не хотел. Впереди что-то маячило.

– Я не знаю, что сказать, – услышал он.

Повисла пауза.

– Хорошо, – произнес наконец Джозеф, изображая задумчивость.

– Может быть, поступим так, – начала Люси. – Если не сегодня, то наметим какой-нибудь другой вечер в ближайшее время. Потому что мы в самом деле ждали этой встречи. Мы все. Жаль, что мне придется уйти.

Этого было достаточно. На большее он и не рассчитывал.

– Нет-нет, – сказал Джозеф. – Сочувствую. Надеюсь, она скоро поправится. До встречи.

– У нее мамаша заболела, – сказал он, закончив разговор.

– Значит, придется тебе пойти.

Он знал, что мать отреагирует именно так.

– По-моему, тоже.

– Не задерживайся там.

– Я и не собирался.

Джозеф с трудом мог представить, что когда-нибудь его мать в светской беседе узнает от Люси, что ее родительница отличается крепким здоровьем. Впрочем, они могли бы найти общий язык, он в этом не сомневался. Профессия учителя, как и профессия санитарки, требует