Совсем как ты - Ник Хорнби

– Да нет: джаза не было.

– Вот так раз. А что случилось?

Он встал, как положено бебиситтерам по возвращении нанимателя. Им положено спросить, удался ли ужин/фильм/спектакль/концерт, кратко отчитаться о времяпрепровождении детей, получить две-три десятифунтовые купюры – и точка.

– Не надо, пожалуйста, разыгрывать стендап-комедию.

Он, понятное дело, смешался.

– Мне сесть? Или я просто… неловко вскочил?

Она рассмеялась:

– Наверное, это так прозвучало. Не все ли равно, как вскочить?

– Уф.

– Может, вы еще посидите, что-нибудь расскажете?

– Да. Охотно.

Он вновь опустился на диван.

Она присела рядом, соблюдая дистанцию.

– Получилось так: я хотела повидаться, но идти мне было решительно некуда, вот я и попросила вас присмотреть за детьми и наговорила всякой муры про джазовых саксофонистов. У меня таких знакомых нет и в помине. Я поехала в Риджентс-парк, прогулялась, посидела с газетой в пабе – и домой.

– Так-так.

– Меня можно прервать в любой момент.

– Спасибо.

Похоже, у него не возникло желания перебивать, отчего Люси вспомнила о разнице в возрасте. Разве может столь юный собеседник задавать тон в разговоре? Так что же, ей не заговаривать с ним вовсе? По причине расстановки сил и прочего?

– Мне показалось, между нами возникли какие-то флюиды, вот я и подумала, что надо бы… даже не знаю, как объяснить…

Он не собирался подсказывать.

– Наверное, разобраться в происходящем.

– Это я виноват.

– В чем?

– Я сказал, что суперское бывает только одного вида. Это прозвучало сомнительно.

– В том-то и штука. Мне понравилось. Кажется.

– Но вы не уверены, – скорбно подхватил Джозеф.

– Только потому, что я не на сто процентов уловила смысл.

– Вначале я говорил, что суперское бывает разных видов… Я ошибся. Бывает только горячо и холодно.

– Это как раз до меня дошло.

– Ох…

– Тут сложностей не возникло. Вначале сказал «более одного вида», потом сказал «только одного вида».

– Так в чем же вы не уверены?

– Видимо, в том, почему это прозвучало сомнительно.

– Да потому, что я пытался сказать: вы – горячая. Кошмар.

Он покачал головой, тем самым подчеркнув идиотизм такой трактовки.

Они оказались на распутье. Добавить было нечего, разве что перевести разговор в неизведанную плоскость. Это напоминало партию в шахматы, но только в ее исполнении: она всегда искала ход, способный оживить игру.

– Ты очень милый. Спасибо тебе.

Она нашла нечто годное. Этого хватило еще на пару секунд.

Джозеф опять встал.

– Я, наверно, пойду.

– Ладно. Есть какая-то особая причина?

– Не хочу выслушивать, какой я милый.

– Господи. Да нет же, я не то имела в виду.

– А что же?

– Тебе послышалась снисходительность?

– Конечно.

– Я этого не хотела.

– Тогда я не знаю, чего вы хотите.

– Неужели? Ну, не знаю, как еще выразиться, если не… ну, если не с крайней степенью откровенности.

Он вновь опустился на диван и поцеловал ее. С этого все и началось.

6

Та ночь, когда Люси и Джозеф впервые спали вместе, вошла в историю под названием «Ночь без джаза», хотя название это вскоре подверглось разным преобразованиям: «Ночь с избытком джаза», например, или (когда Джозеф стал понимать, что Люси не обидится) в подражание «Джазу ФМ», «Джаз ФЛ» – сокращение от непристойного «фак Люси». Однажды в ночь с субботы на воскресенье, когда дети гостили с ночевкой каждый у своего одноклассника, проходил джазовый фестиваль. Поскольку в тот период Пол не забирал к себе сыновей на выходные, фестиваль стал особым событием, которое следовало использовать по полной.

– Мы не попутали берега? – спросил потом Джозеф.

Люси, притулившись к сгибу его локтя, лежала на диване в одной футболке.

– Я – нет, – ответила Люси.

– Я тоже.

– Я бы не прочь еще раз так попутать.

И на этом самокопание завершилось.

На первых порах Люси терзалась от собственной уязвимости. Для сорокадвухлетней женщины она была в хорошей форме, и тем не менее на ее теле читалось «сорок два года», тогда как приличная форма сохранялась не за счет интенсивных занятий йогой с личным тренером, а благодаря ограничениям в шоколаде и эпизодическим посещениям спортзала. Куда только делись прежняя упругость и гладкость? Будь они с Джозефом ровесниками, она бы об этом даже не задумалась, а так от его ласк ей в голову лезли мысли о том, что он определенно привык к совершенно другим ощущениям: и здесь, и там, и даже – в особенности – вот тут. Она не снимала футболку, чтобы лишний раз его не шокировать, но с таким же успехом, наверное, могла бы закрыть глаза, рассчитывая стать невидимкой, потому что у него было предостаточно способов раскрыть ее секреты. И какой тогда смысл их оберегать? Если ему что-то не нравится на вид или на ощупь, ну и не надо. Хотя в отсутствии пылкости его было не упрекнуть. В постели им владело только лестное для нее возбуждение.

Поначалу секс доставлял радость, но не приносил полного удовлетворения в том смысле, какой вкладывал в это слово старый добрый «Космополитен». Джозеф проявлял чрезмерное нетерпение, а над ней довлели устоявшиеся привычки и техники. Она не изображала того, чего на самом деле не испытывала, и по прошествии недолгого времени Джозеф спросил, есть ли способ сделать так, чтобы все получилось. Эту науку он схватывал на лету, и через несколько дней, то есть ночей, то есть свиданий – как правильнее? – у них наступил золотой век.

«Но достаточно ли этого?» – постоянно спрашивала себя Люси. И сама тут же уточняла: «Достаточно для чего?» Ответ, правда, тоже подворачивался быстро и мог развеять любые сомнения. Она была счастлива, она нежилась в мыльном пузыре и видела лишь одну причину его проткнуть: никакие мыльные пузыри не составляют реальной жизни. Мыльные пузыри, однако, делают жизнь сносной, и фокус в том, чтобы выдуть их как можно больше. Есть пузыри – новорожденные младенцы, пузыри – свадебные путешествия, пузыри – карьерные успехи; а также пузыри – новые друзья, пузыри – удачные выходные; бывают и крошечные пузырьки-телесериалы, пузырьки-застолья, пузырьки-вечеринки. Каждый пузырь лопается сам по себе, и тогда надо поскорее добраться до следующего. Бывали времена, когда жизнь не искрилась легкими пузырьками. А давила тяжестью.

И секс – да, секс приносил ей радость, но эти отношения не были чисто функциональными или интерактивными. Не было такого, чтобы Джозеф, натянув штаны, растворялся в ночи и появлялся вновь только по зову плоти. Они рассказывали друг другу, как прошел день, что было на работе, чем занимались мальчишки; молодость Джозефа не была помехой этим разговорам. Даже наоборот, как дошло до Люси через пару недель. Джозеф сыпал вопросами и выслушивал ответы. Она задавала ему вопросы и выслушивала ответы. Подобные разговоры со сверстниками были для нее редкостью. Если кого и волновало, с какими трудностями сталкивается учитель-словесник самой обычной школы, то эти личности старательно скрывали свой интерес.

Когда он приезжал, дети уже спали, и такой распорядок практически сразу начал создавать проблемы.

– Когда ты в следующий раз куда-нибудь пойдешь, мам? – спросил Эл через пару недель