Принцесса-невеста - С. Моргенштерн

– Просто так, – ответил испанец. – Просто я только что посмотрел назад, и там что-то есть.

Все тут же обернулись назад.

А там и вправду что-то было. Меньше чем в миле от них в дорожке лунного света виднелась другая лодка, маленькая, кажется, выкрашенная в чёрный, с огромным раздувавшимся в ночи чёрным парусом и единственным человеком на румпеле. Человеком в чёрном.

Испанец посмотрел на сицилийца:

– Наверное, это рыбак из местных, совершающий небольшой развлекательный круиз, ночью, в одиночестве, в кишащей акулами воде.

– Наверняка есть более логичное объяснение, – сказал сицилиец. – Но так как никто в Гульдене еще не может знать, что мы сделали, и никто из Флорина не мог добраться сюда так быстро, он определенно не, хоть всё и выглядит именно так, преследует нас. Это лишь совпадение и ничего больше.

– Он нас догоняет, – заметил турок.

– Это тоже невообразимо, – произнёс сицилиец. – Перед тем, как украсть лодку, в которой мы находимся, я навёл справки о том, какой корабль быстрее всех во Флоринском канале, и все сказали, что этот.

– Ты прав, – согласился турок, глядя назад. – Он нас не догоняет. Он просто приближается к нам.

– Мы просто смотрим на него под таким углом, и всё, – сказал сицилиец.

Лютик не могла оторвать взгляда от огромного чёрного паруса. Несомненно, три мужчины, с которыми она была сейчас, пугали её. Но каким-то образом, по причинам, которые она никогда не смогла бы даже начать объяснять, человек в чёрном пугал её сильнее.

– Ладно, смотрите внимательнее, – велел сицилиец с небольшим напряжением в голосе.

Скалы Безумия были уже совсем близко.

Испанец умело маневрировал лодкой, что было непросто, поскольку волны теперь обрушивались на камни, и водяная пыль ослепляла. Лютик прикрыла глаза ладонью и откинула голову назад, глядя прямо в темноту в направлении вершины, которая казалась скрытой и неприступной.

Тут горбун рванулся вперед, а когда лодка достигла утёса, он подпрыгнул, и внезапно в его руке оказалась верёвка.

Лютик смотрела в безмолвном изумлении. Верёвка, толстая и прочная, казалось, тянулась до самого верха Скал. Пока она наблюдала, сицилиец несколько раз дёрнул верёвку, которая держалась крепко. Она была привязана к чему-то на вершине – к огромному камню, к высокому дереву, к чему-то.

– Теперь быстро, – приказал сицилиец. – Если он гонится за нами, что, конечно же, за пределами человеческих возможностей, но, если это так, нам надо достичь вершины и обрезать верёвку прежде, чем он может взобраться за нами.

– Взобраться? – произнесла Лютик. – Я никогда не смогу…

– Тихо! – велел ей сицилиец. – Готовься! – приказал он испанцу. – Топи её, – скомандовал он турку.

И все принялись за дело. Испанец взял веревку и связал Лютик по рукам и ногам. Турок поднял огромную ногу и топнул в центре лодки, которая тут же проломилась и начала тонуть. Затем турок подошёл к верёвке и взял её в руки.

– Нагружайте меня, – сказал турок.

Испанец поднял Лютик и перебросил её тело через плечи турка. Затем он привязал себя к талии турка. Затем сицилиец подпрыгнул и вцепился в шею турка.

– Посадка окончена! – объявил сицилиец. (Это было до поездов, но данное выражение пошло от плотников, грузивших брёвна, и это было уже много после плотников.)

И турок начал карабкаться вверх. Ему предстоял путь минимум в тысячу футов, и он нёс на себе троих, но он не беспокоился. Когда речь шла о силе, он никогда не волновался. Когда надо было читать, у него сводило живот, когда надо было писать, он покрывался холодным потом, когда упоминалось сложение, или, ещё хуже, деление, он всегда тут же менял тему.

Но сила никогда не была его врагом. Он не упал бы, даже если б лошадь пнула его в грудь. Он мог зажать ногами тысячефунтовый мешок муки и разорвать его без лишних размышлений. Однажды он поднял слона, используя лишь мышцы спины.

Но его настоящая сила была в руках. Никогда, даже за тысячу лет, не было рук, которые могли бы сравниться с руками Феззика. (Так его звали.) Его руки были не только огромны, словно у Гаргантюа, и совершенно послушны, и удивление быстры, но ещё они были, и именно поэтому он никогда не беспокоился, неутомимы. Если бы ему дали топор и велели срубить лес, его ноги могли бы устать оттого, что им бы пришлось слишком долго держать на себе такой вес, или топор мог бы разбиться из-за грубого обращения и убийства стольких деревьев, но руки Феззика и назавтра были бы столь же свежи, как и сегодня.

И поэтому, даже с сицилийцем на шее, Лютик на плечах и испанцем на талии, Феззик ни в малейшей мере не чувствовал груза. На самом деле он был совершенно счастлив, ведь лишь в те моменты, когда от него требовалось использовать свою силу, он не чувствовал себя обременяющим остальных.

Он взбирался наверх, рука за рукой, рука за рукой, уже в двух сотнях футов над водой, ещё восемьсот футов впереди.

Сицилиец боялся высоты больше всех остальных. Все его кошмары, а они всегда были неподалеку, когда он спал, были связаны с падением. Поэтому этот ужасающей подъём был для него, сидящего на шее гиганта, самым сложным. Или должен был быть.

Но он не позволил бы этого.

С самого начала, когда ещё ребенком он понял, что его горбатое тело никогда не завоюет миры, он полагался на свой разум. Он натренировал его, преодолел его слабости, подчинил его. Поэтому теперь, на высоте трёх сотен футов в ночи, и поднимаясь выше, хотя он должен был бы трепетать от страха, он не боялся.

Вместо этого он думал о человеке в чёрном.

Невозможно, чтобы кто-то был достаточно быстр, чтобы следовать за ними. Но тем не менее этот развевающийся чёрный парус появился из какого-то дьявольского мира. Как? Как? Сицилиец напрягал свой разум, чтобы найти ответ, но находил лишь неудачу. В диком разочаровании он сделал глубокий вдох и, несмотря на свой невероятный страх, взглянул вниз в направлении тёмной воды.

Человек в чёрном всё ещё был там, плывя к Скалам, словно молния. Он был уже меньше чем в четверти мили от них.

– Быстрее! – велел сицилиец.

– Прости, – послушно ответил турок. – Я думал, что я и так поднимаюсь быстрее.

– Лентяй, лентяй, – пришпорил его сицилиец.