Принцесса-невеста - С. Моргенштерн

– Мои подданные, мои возлюбленные, дающие нам силы, сегодня день приветствия. Как вы наверняка слышали, здоровье моего почтенного отца уже не то, что раньше. Конечно, ему уже девяносто семь лет, кто мог бы требовать большего. И, как вы тоже знаете, Флорину необходим наследник мужского пола.

Толпа начала волноваться – это должна быть та леди, о которой они столько слышали.

– Через три месяца наша страна отпразднует своё пятисотлетие. Чтобы отпраздновать это празднование, я, на закате этого дня, возьму в жёны Лютик, принцессу Хаммерсмитскую. Вы ещё не знаете её. Но сейчас вы её встретите, – он взмахнул рукой, и двери балкона распахнулись, и Лютик вышла на балкон и встала рядом с ним.

И толпа, без преувеличения, ахнула.

Двадцати однолетняя принцесса далеко превосходила восемнадцатилетнюю плакальщицу. Все недостатки её фигуры исчезли, тот локоть, что был слишком костляв, стал округлее, противоположное пухлое запястье не могло быть идеальнее. Её волосы, что когда-то были цвета осени, всё ещё были цвета осени, но раньше она ухаживала за ними сама, а теперь у неё были пять работающих полный день парикмахеров, которые делали это за неё. (Это было далеко после парикмахеров; на самом деле, парикмахеры существовали с того самого момента, как появились женщины. Адам был первый, хотя последователи короля Иакова [8]старательно пытаются замутить этот факт.) Её кожа всё ещё была словно зимние сливки, но теперь, когда по две служанки было приставлено к каждой её конечности, и ещё четыре к остальному телу, она, при определённом освещении, казалось, издавала мягкое, движущееся вместе с самой Лютик, сияние.

Принц Хампердинк взял её руку, высоко поднял, и толпа разразилась одобрительными криками.

– Достаточно, мы не хотим слишком большой шумихи, – сказал принц, и направился обратно в замок.

– Они ждали, особенно некоторые, так долго, – ответила Лютик. – Я бы хотела пройтись между ними.

– Мы не ходим среди простолюдинов, если этого возможно избежать, – сказал принц.

– В своё время я знала более чем достаточно простолюдинов, – возразила ему Лютик. – И я не думаю, что они навредят мне.

И с этими словами она покинула балкон, через мгновение появившись на широкой лестнице замка, и, в одиночестве, с распростёртыми объятиями, спустилась к толпе.

Куда бы она ни направилась, толпа разделялась. Она пересекала и перепересекала Большую площадь, и каждый раз люди перед нею расступались, давая ей дорогу. Лютик шла, двигаясь медленно и с улыбкой, одна, словно какой-то земной мессия.

Большинство бывших там людей никогда не смогут забыть этот день. Никто из них ни разу в жизни не был так близко к совершенству, и большинство сразу же полюбило её. Были, конечно же, те, кто, хотя и признавали, что она была довольно приятна, воздерживались от оценки её в качестве королевы. И, конечно же, были и те, кто просто завидовал. Лишь немногие ненавидели её.

И лишь трое планировали её убить.

Лютик, конечно же, ничего этого не знала. Она улыбалась, и когда люди хотели прикоснуться к её платью, она позволяла им, и когда они хотели прикоснуться к её коже, она позволяла им и это. Она упорно училась держаться по-королевски, и очень хотела справиться с этим, а потому сохраняла осанку прямой, а улыбку нежной, и, если бы кто-то сказал ей, что смерть её была так близка, она бы лишь посмеялась. Но

в самом дальнем углу Большой площади

в самом высоком здании в округе

в темноте самой тёмной тени

человек в чёрном стоял в ожидании.

Его сапоги были из чёрной кожи. Его штаны были чёрными, как и его рубашка. Его маска была чёрной, чернее воронова крыла. Но самыми чёрными были его сверкающие глаза.

Сверкающие, жестокие и неумолимые.

После своего триумфа Лютик была сильно изнурена. Прикосновения толпы утомили её, поэтому она немного отдохнула, а затем, во второй половине дня, надела свой костюм для верховой езды и пошла за Конём. Лишь эта часть её жизни не изменилась за предшествующие годы. Она всё так же любила кататься верхом, и каждый день, позволяла то погода или нет, она в течение нескольких часов ездила одна по раскинувшимся за замком диким землям.

В эти моменты она размышляла.

Не то чтобы её размышления когда-либо расширяли горизонты. Но даже так, говорила она себе, она не была и тупицей, поэтому, пока она держала свои мысли при себе, никакого вреда он них не было, верно?

И пока она проезжала через леса, и ручьи, и поля вереска, в её голове кружились мысли. Проход сквозь толпу взволновал её, причём самым странным образом. Ведь, несмотря на то, что последние три года она занималась только тем, что училась быть принцессой и королевой, лишь в тот день она впервые осознала, что это скоро станет реальностью.

И мне не нравится Хампердинк, подумала она. Не то чтобы я его ненавижу или что-нибудь в этом духе. Я просто никогда не вижу его; он всегда находится где-нибудь в отъезде или же играет в Зоопарке Смерти.

По мнению Лютик, существовали две основные проблемы: (1) было ли неправильным выходить замуж без любви, и (2) если да, было ли уже слишком поздно что-то изменить.

Ответы, пришедшие Лютик в голову во время её поездки, были следующие: (1) нет, и (2) да.

Выходить замуж без любви не было неправильным, просто правильным это тоже не было. Если бы так делал весь мир, вышло бы не слишком хорошо, ведь все бы годами ворчали друг на друга. Но, само собой, так поступали не все, поэтому забудем об этом. Ответ (2) был ещё проще: она дала слово выйти замуж; этого было достаточно. Конечно, он довольно честно предупредил её, что, скажи она «нет», ему пришлось бы расправиться с нею, чтобы удержать уважение к короне на надлежащем уровне; но она всё равно могла, реши она так поступить, сказать «нет».

С тех пор как она стала принцессой-на-стажировке, ей все говорили, что она, вероятнее всего, была самой прекрасной женщиной в мире. Теперь она стала бы ещё и самой богатой и самой могущественной.

Не ожидай слишком многого от жизни, сказала себе Лютик во время этой поездки. Учись быть довольной тем, что имеешь.

Сгущались сумерки, когда Лютик поднялась на вершину холма. Она была примерно в получасе езды от замка, её ежедневная прогулка завершена на три четверти. Внезапно она взнуздала Коня, поскольку за холмом, в тусклом свете заходящего солнца, стояло самое странное трио, что она видела в своей жизни.