Василий Мудрый - Николай Иванович Смирнов

указывала на непременное «усиление классовой борьбы внутри СССР по мере победоносного продвижения к вершинам социализма». Находясь в далекой Испании, Василий Корж и его боевые соратники, конечно же, не могли и предполагать столь стремительного развития этих трагических для страны событий…

Тем временем маховик массовых репрессий все больше набирал обороты, начиная уже пожирать как исполнителей, так и вдохновителей. В Беларуси, куда наркомы направлялись только Москвой, то есть Политбюро ЦК ВКП(б), из 15 руководителей органов госбезопасности тех времен были репрессированы 13. При этом посмертно не реабилитированы лишь трое: Л. Заковский, Б. Берман и А. Наседкин, признанные виновными в массовых репрессиях. В процентном соотношении аналогично выглядела ситуация и со многими сотнями сотрудников из числа рядового оперсостава, попавшего под этот безжалостный молох…

В период с марта 1937 по май 1938 года нарком внутренних дел БССР Борис Давидович Берман, в прошлом удачливый разведчик, закордонный резидент, оставил о себе страшную и кровавую память на белорусской земле. Именно тогда были осуществлены наиболее масштабные репрессии.

Уже в январе 1938 года Борис Берман на совещании в Москве «рапортовал» ликующим голосом «железному сталинскому наркому» Николаю Ежову об общей цифре репрессированных в Беларуси — 60 тысяч человек, ставя в пример «ударную работу на этом сложном участке» начальника 3-го Отдела УТБ НКВД БССР Гепштейна, сотрудников УТБ Шлифенсона, Кунцевича, Быховского и прочих. Однако оба незадачливых наркома тогда еще до конца не осознавали, что скоро последует санкционированный вождем «разворот» на 180 градусов и устами Генеральной прокуратуры СССР будут решительно осуждены «нарушения социалистической законности» со всеми вытекающими из этого последствиями.

Согласно установленному сверху упрощенному порядку, «дела» в тот период фабриковались во многом на основании доносов, в том числе и анонимных. В тотальной системе страха и огульной подозрительности доносительством, стремясь выжить, занимались, чего греха таить, многие — от рядового и, образно говоря, до маршала. Как ни прискорбно, но в этом весьма преуспела также творческая и научная интеллигенция, причем вполне добровольно и сознательно, безо всякого давления сдавая НКВД друга, родственника, соратника и ближнего своего. Ведь представилась возможность чужими руками «изящно», без всяких там «выкрутасов» и затей устранить конкурентов и оппонентов, «сделать карьеру». Однако вскоре «боевой отряд» партии пришел и за доносителями. Воистину: «Не судите сами, и да не судимы будете»…

«Если враг не сдается — его уничтожают!», «Смерть шпионам и продажным извергам-убийцам!», «Лес рубят — щепки летят!», «Каждый коммунист на своем посту должен быть чекистом», «Коллективный разум большевистской партии никогда не ошибается!» — таковы были незатейливые партийные «установки» и слоганы той эпохи.

И последующие разоблачения Никитой Хрущевым преступлений периода «культа личности Сталина» были довольно ловкой попыткой «перевода стрелок», как говорят в наш век, с руководителей, организаторов и вдохновителей массовых репрессий, прежде всего политиков (и самого себя в том числе), исключительно на исполнителей, хотя никто и не отрицает их долю в общей вине.

Ведь в печально знаменитые «тройки», созданные именно по решению Политбюро ЦК ВКП(б) органы внесудебного уголовного разбирательства, преследования и утверждения поступавших сверху расстрельных списков, входили прежде всего секретарь обкома партии, затем областной прокурор и руководитель соответствующего органа НКВД. Далее в том же иерархическом представительстве шел республиканский и общесоюзный уровень.

Более того, сам Иосиф Сталин санкционировал применение пыток, письменно заявив при этом: «…Все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении социалистического пролетариата и применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь в виде исключения в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Так что «боевой отряд партии» НКВД и шагу в сторону ступить не мог без ее руководящих и направляющих «установок» и указаний.

В 1943 году в автобиографии Василия Захаровича Коржа появляется такая строчка: «…В конце 1938 года по своему желанию увольняюсь из органов НКВД и направляюсь в распоряжение ЦК КП(б)Б». Формулировка вроде обычная, стандартная. Но «уволился» Корж отнюдь не случайно. Не обошли его стороной роковые и лихие 1930-е годы…

В 1938 году во время учебы по «китайской линии», когда Корж ненадолго приехал в Слуцк, последовал его арест «по разнарядке» местными органами НКВД БССР. Более месяца провел Василий Захарович в тюрьме, продолжая одновременно находиться на спецучете в Центре как особо ценный специалист по разведывательно-диверсионной работе в тылу противника на «особый период».

Об этом трагическом для многих времени Василий Захарович позже с горечью писал: «…В 1938 году, когда вернулся из Испании, готовился в Китай. Я рад, что не поехал… А выезду в Китай помешал произвол 1936—1938 годов. Да и вообще в руководстве порядка было мало. А горя для нашего народа было много. Какой герой-труженик наш народ, сколько перенес!»

А на Родине для Василия Коржа все поначалу складывалось довольно благостно…

Из воспоминаний В.З. Коржа: «…Сижу в кресле в Георгиевском зале Кремлевского дворца, ожидая в группе награждаемых свой черед.

— Корж Василий Захарович, — слышу я… Поднимаюсь и четким шагом иду через зал. Отеческая улыбка всесоюзного старосты М.И. Калинина, крепкое рукопожатие. Возвращаюсь на свое место, крепко прижимая к груди красную сафьяновую коробочку. В ней — орден Красного Знамени, первый орден. За Испанию мне был вручен и второй — Красной Звезды.

Мне выдали двухмесячную путевку в один из крымских санаториев. Затем принял в своем кабинете нарком внутренних дел СССР Ежов. Был он какой-то сумрачный, рассеянный и после общих дежурных фраз, поблагодарив меня за проделанную в Испании работу, на прощанье сказал:

— Езжайте к семье, потом на отдых. Отдыхайте хорошенько. Вас ждет новое ответственное правительственное задание.

Лишь много позже я узнал, что над Ежовым уже тогда начали сгущаться тучи. Через год он был снят со всех постов, арестован, а потом расстрелян…

И вот я в Слуцке, в кругу семьи, друзей. На третий день зашел к товарищам в управление НКВД. Собрались все сотрудники, попросили рассказать об Испании. Но не успел закончить я свой рассказ. Вошел посыльный и передал начальнику управления Озерову пакет. Тот распечатал его, прочитал какую-то бумагу. И по лицу его я понял: случилось что-то очень неприятное, из рук вон выходящее. Поднялся Озеров из-за стола, подошел ко мне:

— Корж, Василий Захарович, вы арестованы. Сдайте оружие.

Лишне говорить о моем тогдашнем состоянии. Как во сне положил я на стол свой табельный пистолет «ТТ» и под охраной пошел к