Все мы только гости - Евгения Горская

Филин прилег на кушетку, накрытую вышитым вручную покрывалом, и не заметил, как задремал. Впрочем, он знал, что к нужному часу обязательно проснется.

С директором завода Тропинин договорился быстро, тот даже не поинтересовался, за каким чертом тому приспичило переезжать из городской гостиницы, да еще вместе с какой-то бабой. Сейчас, слава богу, не прежние времена, приводи в номер кого хочешь, если одному скучно. Павел продиктовал фамилию-имя-отчество, и Лину ждал в проходной многоразовый пропуск.

Два гостиничных номера располагались на третьем, последнем, этаже здания заводоуправления и неожиданно оказались очень уютными. Делать в номере было совершенно нечего, Лина походила из угла в угол, постояла под душем, посмотрела в окно на пыльный заводской двор и окончательно поняла, что находиться здесь глупо и незачем.

Веселенький номер с розовыми обоями и светлой мебелью почему-то вызвал неприятное тоскливое чувство унылого одиночества, даже радость от встречи с Павлом улетучилась, как будто ее и не было.

Номер неожиданно напомнил ей тот, в котором они со Стасом останавливались, путешествуя по северу Африки. Ничего общего не было в захолустной заводской гостинице с вполне приличным отелем: ни широченной кровати, ни огромного телевизора на стене и окна с видом на море, было только желание немедленно исчезнуть отсюда.

Там, в отеле, номер тоже казался розовым от лучей вечернего солнца. Лина тогда долго стояла под прохладным душем, смывавшим все неприятности, усталость от долгих командировок, от возможных реорганизаций в фирме, от размолвок со Стасом, от давней, но все равно ощутимой утраты бабушки… От всего.

В комнату из душа она вошла совсем другой, она до сих пор помнила тогдашнюю легкость, и свою улыбку, и собственные мысли с ожиданием сиюминутного и долгого счастья. Стас доставал одежду из чемодана, Лина бросилась ему помогать, они мешали друг другу и смеялись, толкаясь у раскрытого шкафа. Пожалуй, она так весело больше не смеялась с того злополучного отпуска. Только улыбалась, когда этого требовала вежливость.

– На море пойдем или обедать? – спросил Стас, бухнувшись в мягкое широкое кресло.

– На море, – решила Лина. Ей до смерти хотелось войти в ласковую воду, поплавать, а потом просто лежать, качаясь на волнах.

Она ничего не заметила, когда они спускались в лифте, и потом, когда шли по раскаленной даже вечером дорожке. Только через несколько минут она поняла, что муж молчит и не смотрит на нее, как будто ее и вовсе нет.

– Стас, в чем дело? – остановилась Лина. – Ты что?

– Ты хотела на море, – не останавливаясь, бросил он сквозь зубы. – Вот и иди.

– В чем дело? – Лина еле догнала его. – Ну пойдем обедать, если хочешь.

Конечно, он хотел есть, они утром толком не позавтракали, весь день провели в дороге. Она должна была об этом подумать, но не подумала.

– Стас, ну не сердись, ну пожалуйста, – теребила его Лина. – Пойдем пообедаем. Ну пойдем, Стас.

Он не пошел в ресторан, упрямо стоял на берегу, не замечая Лины.

Они помирились на следующий день. Лина старалась быть веселой, упорно делала вид, что ей нравится море и она безумно счастлива со Стасом под жарким солнцем.

Может быть, уже тогда она поняла, что их общая жизнь не сложилась и никогда не сложится?

Или она окончательно поняла это только теперь, когда встретила Павла? Когда рассказывала ему про свою работу, и ему это было интересно?

Ей казалось, что ему интересно. Ей только казалось. На самом деле она ничего про него не знает. Кроме того, что рядом с ним ей не страшен никакой киллер.

По залитому солнцем заводскому двору проехал маленький трактор. Или эта машина называется как-то по-другому?

Права Тома, у Павла таких, как Лина, может быть в каждой командировке по штуке. Или по две.

Какого лешего она сюда приперлась?

– Павел. – Лина решительно вышла в некое подобие общего холла для двух номеров. Тропинин сидел в одном из двух кожаных кресел около шаткого журнального столика, смотрел он на нее с тревогой и, как ей показалось, с жалостью. – Я не хочу здесь оставаться. Я хочу домой. То есть к Николаю Ивановичу. Извините.

Он примет ее за истеричку.

Ну и пусть.

– Почему, Лина? – почти мгновенно вскочил Тропинин. Ему так хотелось ее обнять, что он даже протянул к ней руки. Он так и замер с открытыми объятиями. – Что произошло?

– Ничего не произошло, – быстро проговорила Лина, боясь расплакаться. – Просто… я не хочу здесь оставаться. Извини, что так вышло.

– Потерпи. – Он все-таки не удержался, провел рукой по ее волосам. Впрочем, она этого не заметила. – Приедет ваш Овсянников, разберемся, что к чему, и ты обретешь свободу.

Лина потрясла головой. Конечно, она заметила, что он погладил ей волосы, от этого еще мучительнее захотелось заплакать. Стас прав, она законченная истеричка.

– Ну ладно, – вздохнул он. – Только домой я тебя не пущу, и к Николаю Ивановичу тоже. Будем с тобой в машине существовать.

Он улыбнулся, и ей сразу стало не то чтобы весело, а как-то полегче.

Ей никто и никогда не говорил: я тебя не пущу. Стас сказал бы, что она кретинка. А Костя долго и убедительно объяснял бы, что она неправа.

Но это все ерунда. Главное другое: рядом с Павлом у нее появляется твердая уверенность, что все в ее жизни будет хорошо.

– Только знаешь что… – предложил Тропинин. – Пойдем пообедаем. Столовая здесь приличная, а в городе нам светиться лишний раз не стоит. Пойдем, я есть хочу.

– Пойдем, – кивнула Лина и отчего-то засмеялась.

Он испугался, когда она вышла в холл какая-то… прибитая. Он не понимал, что ее напугало больше, чем гуляющий где-то рядом киллер, и жалел ее так, что перехватило дыхание.

Сейчас она снова стала… нормальной, и он облегченно вздохнул.

Он уже понимал, что отныне его настроение будет определяться ею, и совсем этому не удивился. Раньше он не догадывался, что такое вообще бывает.

Дорога к родному городу выглядела неплохо. Недавно уложенный ровный асфальт чернел сужающейся среди высоких тополей лентой. Где-то на одной из полос велись дорожные работы, и Сергей с грустью смотрел на смуглых черноволосых людей в оранжевых жилетах. Он так и не смог понять, почему в стране с колоссальным уровнем безработицы так широко используется труд рабочих-мигрантов из бывших союзных республик.

Впрочем, никакой загадки здесь нет – кто-то хорошо наживается на использовании привозной рабочей силы, вот и вся загадка.

Когда-то соседка Полина Васильевна утверждала, что тупая и дикая перестройка только к этому и приведет: к массовому воровству, взяточничеству и немыслимой эксплуатации, а он с ней спорил. Она еще тогда, много лет назад, предвидела, что мигранты заполнят не только рынки, но и рабочие места, которые всегда принадлежали местному населению.

Сергей о соседке вспоминал часто и жалел, что не может больше поспорить с ней или просто поговорить. В отличие от строгой и не слишком ласковой матери, Полина Васильевна излучала спокойную жизнерадостность, маленькому Сереже всегда радовалась, специально для него делала вареники с вишней, которые он очень любил, помогала ему по русскому языку и давала читать массу книг.

Совсем «своей» она стала для Сережи, когда тому исполнилось двенадцать лет. Был такой же знойный летний день, Сергей, наплававшись, ехал на велосипеде к дому, когда его обогнал раздолбанный порожний грузовик, вильнул кабиной и переехал ничейную маленькую дворняжку Муську, с радостным лаем бежавшую ему навстречу. Дальнейшее Сережа помнил плохо, рядом сразу оказалась Полина Васильевна, накрыла окровавленную Мусю белоснежной скатертью, которая всегда красовалась у нее на столе, и насильно увела его к себе. Она что-то говорила ему, потом звонила мужу Ивану Ильичу на завод, где он работал каким-то начальником, потом, уже вместе с Иваном Ильичом, они похоронили Мусю под раскидистой березой сразу за железнодорожной насыпью.

– Я его убью, – пообещал Сережа, когда Иван Ильич снова уехал на работу, а Полина Васильевна заваривала крепкий чай с какими-то травами.

– Зачем? – Она налила ему обжигающего напитка и подвинула чашку. – Осторожно, горячо.

– Что?! – задохнулся тогда он. – Как это зачем?

– Да вот так. – Соседка налила чаю себе и уселась напротив. – Ну убьешь ты одного дебила, и что? Сядешь в тюрьму на много лет и выйдешь оттуда уголовником. Таким же придурком.

– Так что же теперь, пусть он и дальше собак давит, да?

– Сереженька, ты уже большой, но не знаю, поймешь ли… Привлечь его к ответственности вряд ли получится. Кстати, ты номер машины запомнил?

– Нет, – покачал он головой.

– Вот видишь. Даже если найдем машину, найдем этого мерзавца, доказать мы ничего не сможем. Ведь надо доказать, что он специально это сделал. Понимаешь, специально, а не случайно. Муся действительно выбежала на дорогу. К тому же я не уверена, что за сбитую собаку предусмотрена уголовная ответственность. За границей – да, а у нас нет.