Том 14. Первые товарищи - Лидия Чарская

— Доволен ли, Яшенька? — спросила его тетя.

— Ах, тетя, ах! — только и мог выговорить мальчик, не зная, кого броситься целовать прежде: тетю ли, приказавшую няне найти квартиру с лишней комнаткой, или няню, так хорошо исполнившую тетино желание!

— Лизок, подай-ка молоток и гвозди.

Дядя влез на табурет, поставленный на большой обеденный стол, чтобы ввинтить крюк в потолок для большой висячей лампы.

Столовая была уже совсем устроена и выглядела очень уютной. Гостиная тоже была прехорошая.

Целую неделю дядя и тетя ходили по магазинам и возвращались с руками, полными покупок. В наших комнатах работали обойщики, раздавался стук молотка. Мы, дети, помогали чем могли.

Когда комнаты были убраны, последний гвоздик вбит, последняя штора повешена, дядя пригласил приходского священника отслужить молебен в новой квартире.

Мне напоминало это другую комнатку, где также пел священник и подтягивал ему низкий бас причетника… Вспомнила я покойную маму… и что-то теплое и хорошее наполнило мое сердечко.

Няня горячо молилась, кладя земные поклоны и крестясь широким крестом… Вероятно, молитва приносила ей большую радость и утешение, потому что лицо у нее было такое светлое и умиленное, каким я не видела его никогда…

На другой день Яша должен был идти в первый раз в гимназию.

— Что, трусишь? — спросил его за чаем дядя.

На что он храбро ответил:

— Нет, дядечка.

И, действительно, Яше нечего было бояться: учился он очень хорошо и в его ранце лежал самый лучший отзыв прежнего инспектора и учителей об его примерном поведении и успехах.

Няня притащила ранец и укладывала в него книги. Сам Яша торопливо глотал горячий чай и, кажется, мысленно проходил уроки.

— Пора! — сказал он.

— А мы, девоньки, гулять пойдем, ладно? — предложила нам няня, мы с Лизочкой немедленно согласились и побежали одеваться.

Мы чинно выступали по обе стороны няни в наших теплых шубках и белых капорах.

— Куда ты ведешь нас, нянечка? — спросила я, видя, как она таинственно улыбается, поглядывая на меня.

— Вот придем и увидите, а пока это сюрприз.

Много лет прошло, но я никогда не забуду небольшого серого домика с большим окном, выходившим на глухую узкую улицу… Я стояла перед серым домиком, и сердце мое билось в груди, как пойманная птичка. Вот оно — большое окошко с широким подоконником, где маленькая Катя ждала свою маму, возвращавшуюся к обеду со службы. И теперь на окошке сидит маленькая, худенькая девочка с куклой в руках.

— Нянечка, нянечка, как хорошо ты сделала, что привела меня сюда!

— Очень рада, что понравился мой сюрприз, — улыбнулась няня, — а туда, в квартиру, хочешь пойти, Катенька?

— Да ведь там чужие живут, нянечка… Нас, пожалуй, не пустят, — усомнилась я.

— А вот попросишь, авось и пустят. — Няня взяла нас с Лизой за руки и храбро шагнула к дому.

Нас не только пустили, но и обрадовались, как знакомым.

Маленькую девочку, встретившую нас со своей мамой в прихожей, звали Марусей. Она охотно показывала нам свою квартиру, и я опять побывала в милых, дорогих комнатках, с которыми печально простилась два года тому назад.

Комнатки эти очень изменились с тех пор. Они были оклеены другими обоями, в них стояла другая мебель, но стены были те же, а в этих стенах я пережила столько счастливых дней с мамой! Вероятно, на глазах моих были слезы, потому что Лизочка неожиданно обняла меня за плечи и ласково-ласково шепнула:

— Не горюй, сестричка, я тебя очень-очень люблю!

Милая, добрая Лизочка! Я сама горячо полюбила ее.

Наша новая знакомая, Маруся, показала все свои игрушки, не исключая и любимой куклы Таши с выпученными глазками и оторванной ногой. Ей было очень жаль расставаться с нами. У нее не было ни сестер, ни братьев, и целые дни она играла одна или сидела на широком подоконнике и смотрела на улицу. Ее мама была бедная портниха и должна была работать целые дни напролет. Ей не было времени заниматься со своей дочуркой.

— Придите, нянечка, как-нибудь с вашими барышнями, — просила она, — а то бедная Маруся моя совсем истосковалась без сверстниц.

Мы обещали исполнить ее желание и поспешили домой.

— Что, Яша не возвращался еще из гимназии? — спросил дядя.

— Нет, папочка, не возвращался, — ответила Лиза. В столовой уже зажгли лампу и накрывали на стол…

— Не случилось ли что с ним, матушка-барыня? — спросила няня, начавшая беспокоиться за своего любимца.

— Вот еще, что может с ним случиться, он волков без промаха бьет! — засмеялся дядя.

В эту минуту в передней раздался звонок.

— Это Яша, Яша! — весело вскрикнули мы и опрометью бросились с Лизочкой к нему навстречу.

Это был, действительно, Яша. Но в каком виде! Растрепанный, взволнованный, с лицом, исцарапанным и покрытым синяками.

— Что с тобой? — вскрикнули мы разом.

Яша опустил глаза и не ответил ни слова.

Тогда дядя подошел к нему и, обняв его за плечи, спросил:

— Скажи, Яша, ты видишь, как мы волнуемся и беспокоимся за тебя, что с тобой случилось, милый?

Вероятно, участие в голосе дяди подействовало на Яшу, и он неожиданно заплакал, повторяя сквозь всхлипывания:

— Я не виноват, дядечка… право же, не виноват… мы подрались… и оба были наказаны…

— Ты подрался?… Ты? — изумился дядя. — Но почему? Что такое?

— Я не виноват… — твердил Яша. — Я пришел в класс, а они… особенно один, забияка, стал дразнить меня: — Клоун пришел, клоун из цирка! Покажи твои фокусы, клоун!

— И ты его ударил за это?

— Нет… нет! Я бы ни за что не ударил первым. Но он подошел ко мне и дернул меня за волосы, больно-больно… Тогда мы схватились. Он сильнее меня и больше… В эту минуту вошел учитель и, не разобрав, в чем дело, наказал нас обоих, оставив на два лишних часа в гимназии.

— Бедный Яша! — сказала Лизочка. — Злые мальчишки, гадкие драчуны, как им не стыдно нападать на новеньких!

— На новеньких-то и нападают, — сказал дядя. — Дети глупы. Когда я поступил в училище, и мне первое время попадало. А потом ничего — полюбили. Жаловаться только не надо, а то вечно травить будут и фискалом назовут. Ты, надеюсь, ничего не говорил учителю?

— Нет, дядечка.

— Ну, и молодец, что не сказал! Я сам переговорю с ним при случае, а теперь ребятишки, объявлю вам большую радость… Только — тс! Смирно стоять, не шуметь и не визжать очень громко! Это больше всего к Лизочке относится… В воскресенье утром мы с тетей решили вас взять в цирк. Рады?

— Рады! Рады! Папочка, дядечка, милый!

— Не я! Не я, это тетя придумала, ее и благодарите! — кричал он, спасаясь от нас.

Но было уже поздно. Мы набросились на дядю. Лиза вскарабкалась ему на плечо, я на спину. Яша ухватил за руку, и в таком виде мы предстали перед тетей, разливавшей суп за обеденным столом.

— Ну и публика! — отдувался дядя. — Беспокойная команда!.. Марш по местам!

Прошла неделя, показавшаяся нам бесконечно длинной. Наступило воскресенье.

С утра мы не находили себе места. Перед завтраком няня надела на меня и Лизочку белые платьица с широкими воланами и тщательно причесала нас.

— Готовы, детки? — спросила тетя, появляясь в гостиной в праздничном светло-синем платье и котиковой шапочке на голове.

Она поправила загнувшийся волан на моей юбочке, обдернула Яшин мундирчик, и мы двинулись в прихожую, где нас ждал дядя.

Страх охватил меня, когда я перешагнула через порог цирка. Как он мало походил на простой и убогий балаган, где маленькая m-lle Клара скакала на кроткой Светлане и бешеном Арапчике, а все-таки во всей этой обстановке было так много знакомого для меня.

— Яша! — тронула я локтем моего друга и товарища. — Смотри-ка, совсем Боб и Ганс!

— Да, да, Катя. Но как здесь все хорошо и богато, не то, что у нас. И костюмы какие, новые и блестящие, а лошади-то, лошади!

На смену клоунам выбежал маленький, очень розовый и очень нарядный мальчик и смело полез на трапеции, висевшие на трехэтажной высоте.

Я следила за ловкими и смелыми движениями маленького акробата, вспомнила другого мальчика — хрупкого запуганного Альфа. Милый, маленький Альф из цирка господина Ленча! Он тут, около меня и, наверное, вспоминает те тяжелые годы. Он жалеет этого ловкого маленького акробата, потому что сам испытал тяжесть подобного ремесла. И я оглянулась на Яшу.

Он смотрел на мальчика, и на лице его можно было прочесть страх за маленького канатного плясуна. Добрый Яша, нельзя было не любить его!