Том 14. Первые товарищи - Лидия Чарская

— А вот что! — тем же торжественным тоном продолжал Яша, влезая к нам на горку и усаживаясь на санки. — Вот что: сегодня наш классный наставник сказал, обращаясь к нашалившему Пете Волкову, моему товарищу. "Яша Миронов тебя сдерживает немного, а что ты будешь без него делать, когда он от нас уйдет".

Я так и обмер. "Как уйдет? — невольно вырвалось у меня. — Как, Василий Васильевич, разве меня исключают?" И, признаться, девочки, я готов был разреветься, но Василий Васильевич сразу успокоил меня: "Что ты, что ты, братец, тебя-то исключат? Примерного ученика, которым весь класс должен гордиться? Нет, голубчик, просто по просьбе твоего дяди тебя переводят в петербургскую гимназию. А разве ты не знал? Тебе еще не говорили дома? Верно, это еще не решено окончательно… Да ты лучше спроси-ка сам дядю — он тебе скажет". Вот и все, девочки, что я хотел сказать, — закончил свой рассказ Яша.

— Как же так? Неужели ты уедешь от нас? — спросила Лизочка, успевшая за эти два года горячо привязаться к своему названому братцу.

В ее синих, лучистых глазках стояли слезы.

— Я не знаю, право же, не знаю, Лизочка, — повторял растерявшийся Яша, — успокойся, милая, вот Катя же не плачет! Катя — умница!

— Катя оттого не плачет, — уже капризно заговорила Лизочка, — что, верно, ей не жалко тебя, верно, она не так тебя любит, как я!

И она посмотрела на меня сердито и потешно надула свой пухлый ротик.

Как она ошибалась, Лизочка! У меня сердце замирало от страха расстаться с Яшей, с моим милым братцем, с которым привыкла делить радость и горе!

Расстаться с Яшей! Нет, никогда! Это было до того ужасно, что я бы, кажется, не пережила разлуки! Но что же делать? Идти к дяде и тете и упросить их не отсылать Яшу в Петербург? Но они могут рассердиться за мое вмешательство. Ведь если Яшу переводят в петербургскую гимназию, так, значит, это так и надо. Старшие знают больше нас, детей, и, вероятно, все уже обдумали прежде, чем принять решение…

Я старалась успокоить себя такими рассуждениями, но сердечко мое невольно сжималось.

Я не помню другого такого печального обеда, какой был в тот памятный для меня день! Яша сидел за столом молчаливый и сосредоточенный. Лизочка почти ничего не ела, даже своих любимых трубочек с взбитыми сливками, чем привела в огорчение кухарку Маврушу. Я через силу ела жаркое и пирожные, чтобы не заметили моего волнения. Я была немного старше Лизочки и должна была подавать пример моей маленькой кузине.

Дядя и тетя заметили, наконец, наше волнение и спросили, не случилось ли чего с нами. Тогда Лизочка вскочила из-за стола, бросилась к матери и зарыла свое личико в ее коленях, повторяя сквозь слезы:

— Мамочка… мамочка… голубушка… дорогая… не отправляй Яшу в Петербург!.. Не отправляй, милая.

— Лизок… ты что, девочка? — испуганно спрашивала тетя.

Встревожился не на шутку и дядя. Он строго взглянул на Яшу, как бы спрашивая у него причину этих слез. Яша виновато опустил глаза и, поминутно путаясь и поправляясь, объяснил, в чем дело.

Чем дальше слушал дядя, тем лицо его становилось веселее, а когда Яша закончил, он встал из-за стола, подошел к Лизочке и, подняв ее личико, залитое слезами, спросил:

— Так ты плачешь, детка, оттого, что тебе жаль расстаться с братцем?

— Да, папа! — могла только выговорить Лизочка.

— И тебе, Катя?

Я молча кивнула головой. Я боялась, что если скажу хоть одно слово, то расплачусь не меньше моей кузиночки.

— Успокойтесь, ребятишки, — проговорил дядя. — Вам не придется расставаться с вашим другом… Не хотел я вам говорить этого раньше, да сама судьба за меня распорядилась… Василий Васильевич проговорился, и скрывать больше от вас нечего. Вас ждет большая новость: мы переезжаем в Петербург… Яша поступает в одну из петербургских гимназий, и вы не расстанетесь с ним, даст Бог, никогда. Лизок, утри свои глазки, и чтоб я не видел больше проливного дождика! Ну, рассмейся же, раз, два, три!

Лизочка весело завизжала, что у нее всегда означало выражение восторга, а мы с Яшей запрыгали от радости. Путешествие в Петербург казалось нам таким заманчивым! Особенно радовалась я, не забывшая большого и шумного города, где жила вместе с моей дорогой, незабвенной мамой.

Когда миновал первый взрыв восторга, мы забросали дядю и тетю вопросами: когда мы едем? Что берем с собой? Где будем жить? Поедет ли с нами толстая Мавруша, которая так хорошо готовит трубочки со взбитыми сливками? Кстати, вспомнив о трубочках, мы не отказались от вкусной стряпни, и через пять минут няня приняла со стола пустое блюдо.

— Катя, Катенька, ты берешь кукольный сервиз? Он наполовину разрознен, и я думаю, не лучше ли отдать его бедным, — кричала мне из детской няня, укладывавшая в дорожную корзину игрушки.

Я на минуту задумалась… Сервиз был подарен Яшей на его первые карманные деньги, и мне жаль было отдавать в чужие руки эти поломанные, но дорогие мне чашечки и блюдечки.

— Нет, сервиз я возьму в Петербург, няня, а бедным детям мы отдадим что-нибудь другое, — ответила я и стала помогать ей заворачивать игрушечную посуду в чистые тряпочки.

Как мало напоминали мне эти сборы в дальнюю дорогу те, что происходили больше двух лет назад в маленькой квартирке, где скончалась моя дорогая мама! Там все было так печально. Здесь шумно и весело. Поминутно слышался серебряный голосок Лизочки и смех Яши.

Тогда я ехала в чужую семью, в чужой город, не зная, будут ли там любить меня — избалованную материнской лаской девочку. Теперь мне нечего было бояться. Я ехала со своей семьей, где меня любили, как родную дочь! И я была счастлива.

Был счастлив и Яша. Он помогал укладываться дяде и тете. Мы с Лизочкой тоже беспрестанно предлагали свои услуги, но только мешали старшим, суетясь без толку и подавая не то, что было нужно.

— Нет, уж лучше не помогайте, — заметила тетя, когда Лиза, желая услужить, потащила со стола большую фруктовую вазу, но не выдержала ее тяжести и выпустила из рук.

Ваза разбилась вдребезги.

Мы сами, наконец, поняли, что плохие помощницы, и, усевшись на диван в гостиной, стали разговаривать о предстоящем длинном путешествии.

Наконец, сборы были окончены. Все было уложено и запаковано. Наступил день отъезда.

Стоял морозный зимний денек. Мы поднялись рано-рано и с утра приставали к старшим: скоро ли мы поедем?

Наш городок лежал в ста верстах от железной дороги, и ехать до станции приходилось на лошадях… При одной мысли о предстоящем путешествии в возке на тройке быстрых лошадок мы готовы были прыгать от радости.

И вот, наконец, этот возок, запряженный быстрой тройкой, подан к крыльцу.

Дядя, тетя и мы, трое детей, должны были уместиться в нем. Няня и Мавруша поехали за несколько дней раньше: няня, знавшая город, вызвалась найти квартиру.

— В тесноте да не в обиде, — говорил дядя, усаживая нас и заботливо укутывая наши ноги пледами и одеялами.

Мы поминутно высовывались из возка, чтобы еще раз взглянуть на милый домик и двор с палисадником, где провели столько хороших, счастливых деньков.

— Прощай, сад, и дом, и дворик, прощайте! — растроганно проговорил Яша.

— И горка, прощай! И наша улица! — вторила ему Лизочка.

А я замолчала. Мне было немного грустно уезжать из тех мест, к которым я успела привыкнуть, хотя впереди меня и ждал старый знакомый — Петербург, с которым было связано столько родных воспоминаний!

Наконец, мы разместились. Лошадки тронулись, и кибитка заскользила по гладкой и ровной дороге.

Мы еще раз взглянули на родное гнездо. У калитки стоял дворник Иван, оставшийся при доме в ожидании нового хозяина, и махал нам шапкой…

Наконец, возок завернул за угол и наша улица, домик и Иван исчезли из виду.

Дорога по-прежнему шла мягкая, ровная. Наш возок точно скользил по пушистому и гладкому белому ковру… Лошадки бойко бежали, позвякивая колокольчиками… Солнышко то сияло радостной улыбкой, то внезапно пряталось… Маленький снежок шел, не переставая.

Было три часа дня, когда мы подъехали к станционному домику, чтобы переменить лошадей и пообедать. Нам было весело, несмотря на то, что ноги закоченели и затекли от долгого сидения.

Мы радовались на большую черную собаку, лаявшую страшным басом из своей будки, и на крошечную девочку, выскочившую нам навстречу в большой и неуклюжей материнской кофте…

— Как тебя зовут? — спросила Лизочка.

— Манька, — ответила девочка тоненьким, как у птички, голоском.

— А сколько тебе лет? — приставала Лизочка.

— Не зна-а-ю! — протянула девочка.

Мы так и покатились со смеху.

Какими вкусными кислыми щами и простой, на сале жаренной кашей угостил нас хозяин постоялого двора!