Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

особенно ожесточенные бои, много трупов. Они лежат у обочин тротуаров, на мостовых. В основном это тела молодых парней. Этой ночью во многих семьях родители не сомкнули глаз. Они тревожились о детях, не ночевавших дома. Что с ними? Убиты, арестованы? Пожилые люди, сгорбившись от горя, переходят от тела к телу, переворачивают их, вглядываясь в мертвые лица, — ищут близких. Никто не остановится, не посочувствует — каждый поглощен своим несчастьем. От памятника Победы до моста раса Меконнына толпа народа запрудила улицу, машины, оглашая округу пронзительными гудками, движутся со скоростью улитки.

Типография «Бырханна Селям»[29] в это раннее утро после нападения ночью на некоторых ее работников внешне совсем не соответствовала своему названию. Здание было словно задрапировано траурным маком[30]. Наружные двери плотно закрыты. Ни один типографский рабочий не приступил к работе. Собравшись во дворе типографии, они разбились на небольшие группы и тихо перешептывались. Журналисты, сотрудники редакции напоминали вскарабкавшихся на дерево обезьян, напуганных крестьянской пращой. Собравшись на седьмом этаже здания, они высовывались из окон, глазели на толпившихся во дворе рабочих. Вот уж верно подмечено, что журналисты из района Арат Кило смотрят на события не иначе как поверхностно. И не случайно всем им мерещилось, что рабочие и проходящие мимо типографии люди выкрикивают: «Долой оппортунистов-журналистов! Разоблачим их! Уличим и уничтожим! Журналисты, которые болтаются посредине, — наши враги! Перо буржуазных писак будет очищено в горниле революции!»

В бурное время, наступившее после свержения монархии, журналистская братия действительно часто оказывалась не на высоте. В прессе публиковалось много необъективной, иногда злонамеренной, а то и откровенно провокационной информации. Газетчикам не доверяли, считали их продажными, беспринципными бумагомарателями.

А ведь реальная жизнь изобиловала событиями, которые нуждались в правильном, честном освещении. Почти в трехстах кебеле столицы жители горячо откликнулись на обращение революционного правительства «Родина-мать зовет!»: выискивали средства на общественные нужды, организовали военную подготовку добровольцев, записавшихся в отряды защиты революции. А чего стоило достать палатки, спальные мешки и другое имущество для бойцов военного лагеря «Татек»[31]! Агитационная работа среди населения, облавы на саботажников и террористов — чем только не приходилось заниматься активистам кебеле. Но не было печальнее дела, чем похороны погибших от пуль контрреволюционеров товарищей. Прощание с верными сынами родины сопровождалось торжественной церемонией. Гробы с телами погибших несли на кладбище. За ними следовала скорбная процессия. В руках люди крепко держали белые полотнища, на которых красными буквами было начертано: «Гибель бойца — не конец нашей борьбы», «Подхватив выпавшее из рук павшего борца знамя, мы устремимся вперед на решительную борьбу», «На место одного патриота, отдавшего жизнь за революцию, встанут тысячи новых», «Реакция не пройдет», «Белый террор будет разгромлен красным террором».

Вот бы о чем правдиво писать журналистам из Арат Кило или из района Абуна Петрос. Но нет, редко от кого из них дождешься слова правды. Вот почему простые люди, завидев шныряющего в толпе репортера, бросали ему вслед с ненавистью: «Глаза бы тебе вырвать, реакционер проклятый!» Многие журналисты, завсегдатаи кафе «Имете» и бара «Джимма», настолько привыкли к раздававшейся в их адрес ругани, что не обращали на нее ни малейшего внимания. Правда, события последнего времени вселяли тревогу даже в их загрубевшие сердца. По городу прокатилась волна разоблачений. С высоких трибун уже не раз раздавались призывы навести порядок в прессе: уж слишком дурно пахли публикуемые в газетах и журналах материалы.

Справедливости ради надо сказать, положение журналистов было незавидным. Они оказались как бы между многих огней. Их поливали грязью со всех сторон. Одни поносили их, называя монархическими прихвостнями, рупором ЭДС, другие — леваки из ЭНРП — обзывали оппортунистами, пошедшими на сговор с буржуазией. В свою очередь промышленники и торговцы, придерживающиеся правых взглядов и недовольные революционными преобразованиями, считали, что именно журналисты и то, как они изображают обстановку в стране, повинны в их несчастьях. Из их уст можно было часто услышать: «Вот если бы вы сгинули, бешеные собаки, воцарился бы мир». Находились и такие, которые пытались использовать прессу в личных целях. Эти вечно были в претензии: «Зачем информацию обо мне опубликовали в урезанном виде? Почему не дали ее полностью? Я на ответственном посту. Моя речь имела большое агитационное значение. Саботажники! По-моему, над Министерством информации еще не занесен меч революции, ну, погодите!» Попробуй писать объективно, когда тебя постоянно запугивают, шантажируют! Особенно много недоразумений возникло с административными руководителями провинций. «Да, — распинался какой-нибудь босс, — для вас Эфиопия — это только Аддис-Абеба! Почему бы вам не называть себя «мы — дворовые журналисты»? Вы льстите тем, кого любите или кого боитесь! Удивительно, как можно пускать в эфир часовую радиопередачу о небольшом городском районе или занимать о нем целую полосу в газете и в то же время обходить молчанием свершения целого народа, населяющего мою провинцию?! А ведь именно там происходят события подлинно революционного масштаба». А уж сколько находится любителей поучать! Все мнят себя специалистами по претворению революционной теории в жизнь и лезут с советами. Чуть что, поднимают крик: «Не поняли, не разобрались! Что вы смыслите в идеологии марксизма-ленинизма?» В общем, нелегко приходится журналистам. По нынешним временам трудно угодить кому-либо. Отсюда и упреки, что в прессе только пустословие и безответственный галдеж, что, мол, народ пичкают какой-то кашей из лозунгов, плохо понятых цитат и сплетен, которую переварить невозможно. Потому-де у людей и пропадает желание читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор.

Часто лозунги бывают правильными и цитаты верными. Но нельзя же их употреблять без разбору. Нужно применяться к конкретной обстановке, учитывать специфику момента. Ведь если у тебя завелись глисты, не будешь косо[32] лакать ведрами. Все хорошо в меру, иначе лекарство превратится в яд. Так же должно быть в пропаганде и агитации. Этим-то требованиям не удовлетворяли многие журналисты, чем навлекли на себя гнев общественности.

Обстановка в Аддис-Абебе, где были сосредоточены основные силы контрреволюции, накалялась день ото дня. Требовалось доходчиво разъяснить населению истинную подоплеку классовой борьбы, показать трудящимся, кто их друг, а кто враг. Роль журналистов в этом деле была огромна. Однако справиться с этой трудной задачей им было не под силу. Не только потому, что идейно-политически они, как правило, были подготовлены слабо, но и просто из-за их малочисленности. Поди-ка поспей везде, когда вокруг такое творится!

Деррыбье, будучи работником Министерства информации и национальной ориентации, хорошо понимал сложившуюся обстановку. И ему хотелось бы пригласить в свой район корреспондентов газет. «Пусть бы написали, — думал он, — о нашей работе, о патриотическом подъеме масс, о трудностях, которые приходится преодолевать». Однако рассчитывать