Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

сама, чтобы похудеть, неделями сидела на жесточайшей диете, потом покупала очередные джинсы и часами вертелась перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя со всех сторон. Ну и фигура! Живот и зад не желали никуда убираться. Вот и сегодня с раннего утра она пыталась влезть в эти злосчастные штаны — безуспешно. Настроение было безнадежно испорчено, и раздражение свое она вымещала на всем, что под руку попадется.

— Клянусь своим отцом, говорю тебе, не смей поворачиваться ко мне спиной! — прокричала она мужу надтреснутым голосом. Не получив ответа, госпожа Амсале еще больше распалилась, крутя короткой шеей, покрытой татуировкой. — Я тебе говорю! — не унималась она.

— Т-сс. — Ато Гульлят приложил палец к губам. — Тише! Сейчас он его схватит.

Кот уже неслышно спрыгнул на пол и крадучись подбирался к подоконнику, на котором беспечно сидел воробей. Ато Гульлят напрягся, будто вместе с котом принимал участие в охоте. Мысленно и он приготовился к прыжку.

Кот прыгнул. Полетели перья.

— Поймал, поймал! — вскрикнул ато Гульлят и захлопал в ладоши, как ребенок.

— Кто поймал? — Госпожа Амсале шагнула к подоконнику.

— Кот воробья сцапал, — радостно сообщил ато Гульлят. Ловкость и коварство маленького хищника привели его в восторг.

Госпожа Амсале застыла на месте. Недоумение изобразилось на ее круглой физиономии. Она таращила глаза на мужа.

— Ты что, спятил?

— Да это же замечательно! Он так терпеливо выжидал, караулил, а потом раз! — и все! Молниеносным ударом достичь цели!

— Бог ты мой! Что творится? Откуда такой куцый, кастрированный героизм? — Она явно набивалась на ссору, но ато Гульлят досадливо отмахнулся:

— Хоть бы утром ты не приставала ко мне! Ну, это уж слишком! Она злобно зашипела:

— Подкарауливать! Сидеть в засаде! Достойно наших деджазмачей и фитаурари, генералов и министров — тех, кто окружен слугами и почетом! Видели мы их геройство! Надеяться на них — что строить забор из камыша!

— Хоть бы ты поспала подольше! Закрой наконец свой ядовитый рот! — разозлился ато Гульлят. Но уж если жена открыла рот и тонкие губы ее вытянулись в трубочку, что особенно выводило из себя ато Гульлята, то ее ничем не остановишь. Он махнул рукой и, понурив голову, отошел к дивану. Взобравшись на него с ногами, он уставился на свою жену как на что-то очень неприятное.

Она тоже не сводила с него глаз, словно пыталась угадать его мысли.

До революции госпожа Амсале не очень-то считалась с мужем. Она воспринимала его как вещь — незаметную, не очень нужную, но к которой привыкла за долгие годы ее присутствия в доме. Мужу и детям она уделяла мало внимания. Ее больше заботили те 30 гаша земли, которые они с братом получили в наследство от отца. Лимоны, апельсины, бананы, кукуруза, бобы, пшеница, овес, теф, сахарный тростник, мед, масло — чего только не приносили ей эти земли! Крестьяне, сидевшие на оброке, привозили в город все эти богатства на машинах, лошадях, ослах. Она заставляла управляющего проверять вес продуктов, подсчитывала выручку за проданное. И с каким удовольствием расправлялась она с теми, кто не мог вовремя уплатить налог! Сколько радости доставляло ей измываться над несчастными бедняками, которые покорно стояли у дверей ее дома и взывали к милосердию госпожи! Эти люди зависели от нее, она была вольна распоряжаться их судьбами: смилостивиться и отсрочить выплату налога или отнять у арендатора последнее, пустить его семью по миру. Райская была жизнь! Потом грянула революция. Декреты Дерга о национализации помещичьих земель, доходных домов… Вся жизнь ее изменилась. Муж лишился всех титулов. И раньше-то он был не ахти какой величиной, а нынче вовсе пустое место, пенсионер. Горечь, горечь и досада, ненависть, тоскливое ожидание конца. У нее отобрали землю, то, на чем зиждилась ее жизнь, что делало ее влиятельным человеком, госпожой. Вместе с владениями она утратила гордость, уверенность в себе. Опустел ее двор, где всегда толпились просители и где она, госпожа Амсале, была главным судьей. Все кончилось.

Но хуже всего то, что, подобно нищему, убогому ходатаю, к ней подбирается старость, заглядывает в глаза. На душе становилось пусто. Ни в чем нет утешения. Все плохо. Даже муж, это ничтожество, который раньше пикнуть не смел в ее доме, — и он стал совсем другим, независимым от нее и даже не пытается скрывать свое презрение к ней, благодетельнице, точно не она, госпожа Амсале, когда-то вытащила его из грязи.

Она подсела к туалетному столику. Поправила на шее шарфик, скрывающий татуировку, в былые времена означавшую принадлежность к знатному роду, а теперь нелепый знак патриархальной старины. Платка на голове, как подобает женщинам ее возраста, она не носила, разве что в редких случаях, когда не успевала распрямить волосы.

Подкрасив губы, она продолжала свою обличительную речь:

— Забаву выдумал! Сидите в засаде хоть до скончания века — что в этом толку?! На какое чудо рассчитываешь? Разве ты не слышал, какая стрельба была вечером?.. Детей уводят из дома, и никого это не беспокоит. Пусть они борются, а мы дома отсидимся. Вот чудеса! Ну и мужчины пошли! Видно, не зря женщины начали носить брюки. Есть в этом какое-то предзнаменование.

Ато Гульлят скрючился на диване лицом к стене. Раздраженно ответил жене:

— Перестань ты зудеть. Привыкла всеми помыкать. Чего ты все: дети, дети?! — Его понесло. — Землю пахарю! Долой Эндалькачеу! Повесить его! Забыла пословицу: «От того, что заменишь горшок, вотт не станет вкуснее»? Создать временное народное правительство! Долой монархию! Молодежь кричала об этом больше всех. Вот и докричались. Накликали на нас беду. Болтать надо было поменьше…

Госпожа Амсале прервала его:

— Молодое поколение лучше вас. Эти люди готовы умереть ради того, во что верят. А такие, как ты, при первой же опасности сразу в кусты, сдались без единого выстрела, стоило лишь слегка припугнуть… — Она раздраженно поджала губы.

Ато Гульлят обхватил голову руками. Жить не хотелось от бесконечных упреков жены. Он чувствовал, как поднимается давление. Голова раскалывалась. Обдавало жаром. Болел желудок. Напоминала о себе печень.

— Оставь меня, мне и так тошно сегодня с самого утра, а тут еще ты!

Госпожа Амсале и не подумала посочувствовать мужу:

— Наверное, тебя тошнит от запаха той крови, что пролита в эти дни на улицах Аддис-Абебы.

— Умоляю тебя, ради всего святого, — взмолился он.

— Когда трус встречается со смельчаком, у него сердце в пятки уходит.

Ато Гульлят, поблескивая вспотевшей лысиной, повернулся к жене. Он едва не плакал.

— Тебе доставляет удовольствие оскорблять меня, я знаю. Но пойми же ты, нужна осторожность. Биться головой о бревно — это не героизм, а глупость. Зачем зря погибать? Если в