Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис

Блаженных, а там мы можем скончаться от голода, едва увидев Удел Бессмертных. Тем не менее эти крохи мы разделим с тобой, дабы ты помог нам отыскать эту добрую землю. Поэтому, если можешь, гони прочь Скорбь и пригласи Счастье к своему столу и в постель.

Повесил голову Холблит и ничего не ответил, ибо сеть несчастий смутила его и душа его тосковала от горя и смерти. Но изможденный муж заговорил снова:

– Ты утверждаешь, что у тебя там есть дело? Что же способен вспомнить мертвый?

Холблит задумался, но из недр бури отчаяния родилось видение – волны морские, плещущие в борт черного корабля, и муж на нем – он сам, готовый исполнить свое дело, – и так молвил:

– Благодарю вас и обещаю сопутствовать, ибо для меня нет другого пути, чем назад в ту же ловушку.

Тут трое ищущих возвеселились и второй из них рек:

– Пусть смерть подгоняет нас, а впереди ожидает жизнь; мы не станем недостойным образом торопить тебя. Прежде был я Вождем Рати и научился тому, что недостаток отдыха грозит поражением в битве. Посему усни же, чтобы хватило у тебя силы помочь нам.

Холблит ответил:

– Мне отдых не нужен.

Скорбный промолвил:

– У тебя есть право отдохнуть. Так говорю тебе я, прежде бывший знатоком закона.

Долгобородый же старец изрек:

– Повелеваю тебе отдохнуть по праву бывшего прежде Королем могущественного народа.

Холблит же и вправду ощущал великую усталость и посему лег на землю и блаженно уснул в каменистой пустыне между трех ищущих – глубокого старца, старика и изможденного мужа.

Пробудившись, он ощутил себя бодрым и в прежней силе; вскочив на ноги, Холблит огляделся, и вот трое ищущих шевельнулись, и, судя по солнцу, было еще раннее утро. Тут скорбный извлек хлеб, воду и вино, и они ели, а потом сказал:

– Осталась в суме и бутыли одна добрая трапеза для всех нас, а сверх того, несколько крошек хлеба и капель вина, если мы сумеем сберечь их.

Молвил старик:

– Тогда скорее в путь. Я так долго искал этот край, а ныне похоже, что долгий путь оказался для нас не напрасен. Смотри же, о Сын Ворона, не тропа ли впереди поднимается на гребень из этой низины? Должно быть, тянется она и далее с его чела.

Истинно, через камни и скалы тянулась тропа; и с бодрым сердцем они приступили к дороге и шли целый день, не встретив ничего живого – ни капли воды, ни зеленой былинки, – ничего, кроме блеклого камня под солнцем. Доверяя тропе, они не видели более Равнины Блаженных, потому что на севере великой стеной поднялся горный хребет, а они все шли по ущелью, иногда пересекавшемуся выступами, гребнями и ложбинами.

На закате они отдохнули и ели, ибо очень устали, а потом легли и спали так крепко, как в самом лучшем чертоге. Утром же спокойно поднялись и, обменявшись несколькими словами, продолжили путь, а тропа все вела их вперед. И вот великий хребет на севере стал подниматься все круче, так что не было теперь и речи о том, чтобы подняться на него; однако слепая вера в тропу не подвела их. Вечером передохнув, путники съели и выпили все, что у них оставалось, не тронув разве что пару глотков вина, а потом направились дальше под лучами луны, столь яркой, что она освещала их путь. И с Холблитом стало так, что, шагая вперед, он, как бывает с людьми очень утомленными дорогой, забыл, кто он сам и кто его спутники, да и есть ли у него таковые. В полночь они вновь легли, голодные и усталые. С рассветом же путники встали и пустились вперед, уже теряя надежду, ибо хребет с севера подступил к самой тропе отвесной стеной бледного камня, через которую могла бы перелететь разве что птица. И посему утром они думали только о том, что сложат свои кости в этой горькой пустыне, где некому будет найти их останки. Но когда, удрученные голодом, тяжело ступали они по узкой тропе, из сухой гортани Холблита вырвался крик, и ему как будто бы ответило подобное карканье. Идущие обернулись и увидели, что он указывает на стену утеса, и… О! На половине высоты озаренной солнцем скалы в каменной нише стояли два ворона; хлопая крыльями, они каркали, вертели головами и кланялись; а потом взмыли в тонкую чистую высь над головами путников, словно бы хриплым смехом выражая радость встречи.

Тут возвысилось сердце Холблита, и, хлопнув в ладоши, он запел старинную песнь родного народа, и голос его прозвучал между скал, должно быть, от века не слышавших поющего человека.

Куда летишь и откуда,

Ворон наших отцов?

Если с поля, поведай,

Чей там ячмень созрел.

Если с чертога, реки нам,

Где собранье бойцов,

Что убирать собрались

Не свой, а чужой удел.

Реки нам, где копит силу

Издревле свободный народ?

Где тень чертога укрыла

Лезвий копейных свет,

Где над коньком чертога

Ворон тревогу бьет,

Где вспоминает ворон

Пиршества прошлых лет?

Там соберутся парни,

Соберутся на первой заре,

Недолго белой в день битвы

Будет роса на траве.

Скликает коней ретивых

Белый рог в серебре,

И ветер в ответ завоет,

О птица отцов наших,

Не время тебе отдыхать.

Слетай за ближнюю гору,

К дому наших врагов.

Увидишь на дальнем поле

Скошенную нами рать,

Ешь вволю, о вещий ворон,

Досыта корми птенцов.

И, горделиво подняв голову, он зашагал дальше, а вороны летели над ним, каркая дружелюбно, словно бы отвечая на песню.

Но – чуть погодя – случилось, что дорога разом повернула к утесам, тем самым смутив ищущих; однако Холблит, забежав вперед, увидел в лике утеса великую полость, возле которой оканчивалась тропа; повернувшись, он крикнул своим спутникам, и, поспешив, они наконец остановились перед нею, и сомнение примешивалось к их радости, ибо теперь, быть может, явились они к воротам Равнины Блаженных или же к вратам смерти.

Повесив голову, унылый муж молвил:

– Не новая ли западня ожидает нас? Что мы делаем здесь? Разве путь этот не приведет к смерти?

Молвил затем старейший из старцев:

– Разве не смерть по обе руки от нас, разве не осаждены мы ею, словно державный властелин изменой?

Рек и второй:

– Да, ибо похожи мы на рать, путь которой преграждает многолюдное войско врага.

Но