"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Вероника покраснела и пробормотала: «Да если Божья воля на то будет, ваша милость…»

— Ну, смотри, в общем — с меня как положено — фермер стал загибать пальцы, — кров, стол, в год два платья, плащ и башмаки. Ну, там чулки, рубашки, — это мелочи. Девчонкам тоже твоим, понятно. С тебя — уборка, еда, вся скотина на тебе будет, ну и это дело, само собой, — он подмигнул покрасневшей Веронике. «За свадьбу я тоже заплачу».

— Мне бы подумать, ваша милость, — попросила, смущаясь, Вероника.

— А что тут думать, — удивился Стонтон, — зима скоро. Не в хлеву же тебе детей держать. Уже бы на следующей неделе и повенчались, все равно ты мне дешевле обойдешься, чем работника нанимать».

— Ну поговорите тогда со святым отцом, — не поднимая головы, ответила женщина.

— А что мне настоятель говорил, ты католичка, что ли? — вдруг спросил Стонтон.

— Крестили католичкой, а потом, — женщина махнула рукой, — как понеслось, так на исповеди уж и не упомню когда была. Да и опасно это сейчас, сами знаете.

— Ну, — задумчиво сказал фермер, — с исповедью, — это дело поправимое. Значит, в следующую субботу тогда. На, — он протянул ей серебряную монету, — купи себе юбку, обувь, что там надо, — не босиком же тебе к алтарю идти.

— Спасибо, ваша милость, — Вероника низко присела. «Не пожалеете».

— Да уж вижу, что не пожалею, — пробормотал Стонтон, глядя на ее высокую грудь, едва прикрытую бедным, заношенным платьем.

— Слава Иисусу Христу! — Вероника перекрестилась, встав на колени. Дальний угол кладовой на ферме Марсфорда был отгорожен холщовой завесой. Оттуда донеслось осторожное покашливание, и женщина сказала: «Простите меня, святой отец, ибо я согрешила».

— Давно ли ты исповедовалась, дочь моя? — донесся до нее высокий, взволнованный голос священника.

— Да уж и не упомню, святой отец, — горестно сказала Вероника. «Как в Лондон попала, так не до церкви стало».

Выслушав ее исповедь, священник вздохнул и сказал: «Ну, вот тебе епитимья, до венчания твоего читай каждый день тридцать Ave Maria и тридцать Miserere, знаешь ты их?»

— Помню еще, — отозвалась Вероника, и, услышав из-за холста разрешительную молитву, осенив себя крестным знамением, прошептала: «Господи, помилуй меня, грешную».

Выходя из кладовой, она лукаво улыбалась.

— Он нас и повенчает, — сказал Веронике Стонтон, ждавший ее на дворе. «Настоятель ради такого дела церковь пораньше откроет, до рассвета еще. Ты только языком не болтай, еще не хватало, чтобы вся округа об этом знала. То святые отцы из самого Рима, не абы кто, поняла? Ищут их уже, так что в тайности все хранить надо».

— Господи, помилуй, — ахнула Вероника и обиженно добавила: «Да язык-то я за зубами держать приучена, как еще с первым мужем жила, — он скупкой краденого промышлял, — так пьяная сболтнула подружке про дела его. Он меня так поколотил, что места живого не осталось, две недели работать не могла».

— Сколько у тебя мужей-то было? — вдруг усмехнулся Стонтон.

Женщина, было, стала загибать пальцы, но сбилась. «Врать не хочу, — огорченно ответила она, — на шестом уж, и считать прекратила. Но, ни с кем не венчалась, — торопливо проговорила Вероника, — вы не волнуйтесь, ваша милость, с вами перед алтарем первый раз стоять буду.

— Честь-то какая, — ядовито сказал Стонтон, но, увидев глаза Вероники, ворчливо добавил:

«Это я шуткой, язык у меня острый, в округе известный, так что привыкай. Поехали, я на телеге, ферму свою покажу, ты ведь уж скоро хозяйкой там будешь. Девчонки твои пусть тут побегают, у Марсфордовой хозяйки, приглядит она за ними.

— Ваша милость…, - вдруг, покраснев, уже у телеги, сказала Вероника.

— Да не бойся ты, — проверяя упряжь, отозвался фермер, — я уж до свадьбы потерплю, не мальчик. Все слаще будет, — он, не удержавшись, шлепнул ее пониже спины и шепнул:

«Дочек твоих миссис Марсфорд заберет на пару дней, как повенчаемся, сказала — где пятеро, там и семеро, так, что я тебя с брачного ложа долго не отпущу. Ну, доить, да корм скотине задавать разве только».

Вероника села в телегу, на мягкое, пахучее сено, и вдруг, зевнув, разморенная теплым осенним утром, сказала: «Так бы и поспала тут».

— Ну и поспи, — разрешил фермер, — нам мили три ехать.

Марфа, вскинув голову, посмотрела на звезды. Темза, — широкая, темная, шуршащая легкой волной, — лежала совсем рядом.

— Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — тихо сказал Бруно. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними.

Я учился в Неаполе, и часто вот так, ночью, поднимался и смотрел в окно своей кельи — на море и корабли».

— Звезды не повинуются воле человека, — Марфа все не отрывала глаз от неба. «Движением светил управляет Господь. Вы пишете, — там, в книге — она кивнула в сторону дома, — что вокруг этих звезд есть планеты, такие же, как наша?

— Или другие, — ответил Бруно. «Те, что не похожи на Землю».

— И на них тоже есть жизнь? — Марфа увидела в его глазах отблески небесного света.

— Может быть, — пожал плечами Джордано. «Бог — он ведь создал не только наш мир, но и другие миры тоже, он, как вы сказали, управляет всем, что окружает нас».

— А что там, — Марфа кивнула, — наверху? Что между звездами?

— Вещество, которое не препятствует их вечному бегу, — сказал Бруно. «Земля тоже двигается, — и не только вокруг Солнца».

— Вращается по своей оси, да, — Марфа закуталась в шаль.

— Но, кроме того, мы, как и все вокруг, движемся вместе с остальными мирами куда-то еще, — Джордано посмотрел на женщину и вдруг подумал, что сейчас, в темноте, ее глаза играют огнем — как у хищного животного. «Рысь», — вдруг вспомнил Бруно. «Да, и повадка у нее такая же — мягкая, но опасная».

— Куда же? — спросила Марфа.

— Не знаю, — пожал плечами Джордано, и поцеловал ее.

Вероника набрала в колодце воды и строго сказала двойняшкам: «Вы тут сидите, вот вам куколки, вот мячик, — она вытащила сшитую из тряпок игрушку, — а я сейчас помою лестницу, и вернусь. А потом на рынке сладостей вам купим».

— Сухарей! — потребовала Мэри, вертя в руках соломенную фигурку. «Хочу сухарей!»

— Ну вот, — рассмеялась Вероника, — какие вы неприхотливые тут стали. Поднявшись наверх, она стала подметать ступени. В колледже было тихо, — шли занятия. Оглянувшись вокруг, Вероника достала аккуратно свернутую записку и подсунула ее под тяжелую дверь кабинета ректора.

— Все, — сказала она, улыбнувшись, спускаясь вниз, — а теперь пойдем за сухариками!

— Ура! — засмеялась Полли.

Вернувшись в свой кабинет после лекции, глава Мертон-колледжа Томас Бикли повертел в руках листок, что лежал на полу, и хмыкнул: «Почерк-то, какой красивый! И смотри — ни единой ошибки. Умеет мой друг Джон выбирать агентов, ничего не скажешь».

Он вызвал университетского гонца, и, ставя на конверт свою печать, велел: «Отправляйся в Лондон, передашь письмо вот по этому адресу. Дело государственной важности, так что поторапливайся»

— Я же вам сказала, синьор Бруно, — сказала Марфа, отстраняясь, — ничего у вас не выйдет. Я к вам очень хорошо отношусь, не надо, — она помедлила, — рисковать нашей дружбой.

— Я не хочу с вами дружить, — ядовито ответил Джордано, — я хочу, чтобы вы меня полюбили.

— Я люблю своего мужа, — Марфа, прищурившись, вгляделась в противоположный берег реки и увидела свет в окнах складов «Клюге и Кроу». «Правильно, — подумала она, — сегодня же ткани привезли из Генуи. Надо завтра с утра съездить, проверить, все ли заказы отпустили».

— Ваш муж — никто, — еле сдерживаясь, проговорил Джордано, а я…

— А вы — дурак, — резко сказала Марфа. «Мужчину любят не за то, что он — гений. Когда встретите женщину, которая вас полюбит за то, что вы — это вы, тогда и поймете. Пока мой муж жив, другого человека мне не надо. Даже вас, — она усмехнулась, и, повернувшись, запахнув шаль, пошла к своему дому.

Джордано, было, хотел что-то крикнуть ей вслед, но, увидев ее прямую, жесткую — как струна, — спину, промолчал.