Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

— Я говорил это исключительно в интересах Помпея… — стал возражать Цицерон.

— Он хотел бы, чтобы ты написал письмо, подтверждающее, что ты выполнишь его просьбу.

Вибуллий свернул свиток и сунул его обратно под нагрудник.

— Это публичная часть. То, что я собираюсь сказать тебе дальше, — полная тайна. Ты понимаешь, о чем я? — (Цицерон устало махнул рукой. Он все понимал.) — Помпей желает, чтобы ты осознал, какие могучие силы тут действуют: вот почему остальные разрешили ему известить тебя. В этом же году, чуть позже, они с Крассом пойдут на консульские выборы.

— Они проиграют.

— Возможно, ты был бы прав, если бы выборы проходили, как всегда, летом. Но их отложат.

— Почему?

— Из-за насилия в Риме.

— Какого насилия?

— Которое обеспечит Клодий. В итоге выборы не состоятся до зимы. К тому времени военные действия в Галлии будут приостановлены до следующего года, и Цезарь сможет послать тысячи ветеранов в Рим, чтобы те проголосовали за своих товарищей. И вот тогда они будут избраны. Под конец своего консульского срока Помпей и Красс станут проконсулами: Помпей — в Испании, а Красс — в Сирии. Не на год, как обычно, а на пять лет. Само собой, ради справедливости проконсульские полномочия Цезаря в Галлии также продлят на пять лет.

— Просто невероятно…

— В конце этого продленного срока Цезарь вернется в Рим и будет, в свою очередь, избран консулом — Помпей и Красс позаботятся о том, чтобы их ветераны были под рукой и проголосовали за него. Таковы условия соглашения. Оно будет действовать в течение семи лет. Помпей обещал Цезарю, что ты станешь соблюдать его.

— А если не стану?

— Тогда он больше не отвечает за твою безопасность.

VI

— Семь лет, — с величайшим отвращением сказал Цицерон, после того как Вибуллий и его люди уехали. — В государственных делах ничто нельзя рассчитать на семь лет вперед. Помпей полностью лишился рассудка? Он не видит, что этот адский сговор работает на Цезаря, и только на него? В сущности, он пообещал прикрывать спину Цезаря до тех пор, пока тот не закончит грабить Галлию, после чего завоеватель вернется в Рим и получит власть над всей республикой, включая самого Помпея.

Объятый отчаянием, он сидел, ссутулившись, на террасе. Снизу, с берега, изредка доносились крики морских птиц, когда ловцы устриц выуживали свою добычу. Теперь мы знали, почему округа была такой пустынной. Если верить Вибуллию, половина сенаторов прознали о том, что случилось в Луке, и больше сотни их отправилось на север, пытаясь урвать свою часть добычи. Они отринули солнце Кампании ради того, чтобы понежиться в лучах самого теплого солнца на свете — власти.

— Я дурак, — сказал Цицерон, — раз считаю волны здесь, пока будущее мира решается на другом конце страны. Давай посмотрим на дело трезво, Тирон. Я растратил свои силы. У каждого человека есть время расцвета, и мое уже прошло.

В тот же день вернулась Теренция, повидавшая Кумскую сивиллу. Она заметила пыль на коврах и мебели и спросила, кто был в доме. Цицерон нехотя поведал о случившемся.

Глаза его жены засияли, и она взволнованно воскликнула:

— Как странно, что ты говоришь об этом! Сивилла предсказала именно такой исход. Она сказала, что сперва Римом будут править трое, потом — двое, после них — один, и наконец — никто.

Услышав эти слова, даже Цицерон, считавший чрезвычайно глупой мысль о живущей в сосуде и предсказывающей будущее сивилле, был впечатлен.

— Трое, двое, один, никто… — пробормотал он. — Что ж, мы знаем, кто эти «трое», — тут все очевидно. И я могу догадаться, кто такой «один». Но что за «двое»? А кого она имела в виду, говоря «никто»? Или так она предсказывает хаос? Если так, я согласен — вот что последует, если мы позволим Цезарю растоптать наши порядки! Но хоть убей, не вижу, как мне его остановить.

— Но почему именно ты должен его останавливать? — спросила Теренция.

— Не знаю. А кто же еще?

— Почему именно ты должен всегда ставить преграды честолюбию Цезаря, а Помпей, самый могущественный человек в государстве, не делает ничего, чтобы тебе помочь? Почему это твоя обязанность?

Цицерон долго молчал и в конце концов ответил:

— Хороший вопрос. Возможно, с моей стороны это обычная самонадеянность. Но могу ли я и впрямь с честью отступить и ничего не делать, когда внутренний голос вопит, что государство движется к бедствию?

— Да! — страстно выкрикнула Теренция. — Да! Конечно! Разве ты недостаточно страдал из-за того, что противостоял Цезарю? Есть ли в мире человек, который выстрадал больше? Почему не дать другим продолжить бой? Ты уж точно заслужил право на покой! — И тихо добавила: — Уж я-то наверняка заслужила.

И вновь Цицерон надолго замолчал. По правде говоря, я подозревал: получив известие о соглашении в Луке, он в глубине души сразу же понял, что не может и дальше противостоять Цезарю — если хочет остаться в живых. Надо было лишь, чтобы кто-нибудь прямо сказал об этом, как сделала Теренция.

В конце концов он устало вздохнул — я никогда еще не слышал от него такого усталого вздоха.

— Ты права, жена моя. По крайней мере, никто никогда не сможет упрекнуть меня в том, что я не видел, кто такой Цезарь, и не пытался его остановить. Но ты права: я слишком стар и слишком устал, чтобы и дальше сражаться с ним. Мои друзья поймут, а враги все равно будут поносить меня, что бы я ни сделал; так почему меня должно заботить то, что они думают? Почему я не могу наконец насладиться досугом здесь, на солнце, с моей семьей?

С этими словами он потянулся и взял супругу за руку.

Но все-таки Цицерон стыдился того, что прекратил борьбу и сдался. Я знаю это, поскольку, отправив письмо Помпею в Сардинию, чтобы сообщить об изменении своих взглядов, — «отречение», как он это назвал, — он не дал мне на него взглянуть и не позволил скопировать. Не показал он письмо и Аттику. Одновременно он написал консулу Марцеллину, объявляя, что желает отозвать из сената свое предложение о пересмотре земельных законов Цезаря. Он не давал никаких объяснений, — впрочем, в них не было нужды: все поняли, что государственный небосвод повернулся и новое расположение звезд неблагоприятно для Цицерона.

Мы вернулись в Рим, полный слухов. Немногие знали, что замышляют Помпей и Красс, но постепенно распространилась весть, что они намереваются пойти на консульские выборы вместе, как уже делали прежде,