Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

На этом аргументе строилась кампания антагонистов Альваро. В этом была их сила, и в этом же была и их слабость. На это Альваро мог возражать, что препирательства грандов — не что иное, как предлоги для того, чтобы убрать его с его поста и таким образом достичь своей цели, которая на самом деле не защита короля от него, Альваро, а скорее захват полного контроля над правительством и желание оставить короля практически беспомощным. Наверняка города будут возражать такому будущему еще больше, чем они возражают против сильной монархии, и благодаря их позиции в этом вопросе Альваро мог достичь политического баланса и сохранить свое положение правителя Кастилии. Следует, тем не менее, отметить, что долгие годы Альваро воздерживался от неприкрытого высказывания крайних взглядов своей политической философии. Стараясь развеять опасения оппозиции, он с завидной осторожностью скрывал свои окончательные цели во всем, что касалось формальной позиции. Однако накануне битвы при Ольмедо он отбросил всю политическую осторожность. Он заставил кортесы принять доктрину божественного права и затем применил ее к баронам и городам. Его непреклонная решимость применения абсолютистского принципа как правила административных действий означала, что все имеющиеся права и привилегии полностью потеряют силу, если король сочтет необходимым не принимать их во внимание. Это означало принятие строгих мер, которые слишком часто выглядели деспотическими и бесцеремонными, что города не были готовы терпеть. Это и было большой ошибкой Альваро. Он слишком быстро и слишком далеко пошел в своих усилиях превратить принципы Ольмедо в политическую реальность. Когда дело дошло до настоящего испытания, Кастилия не была готова принять это, и результаты оказались неизбежными. Гранды проявили новые признаки непокорности в 1448 г., а города стали неспокойными[1850]. Это приводит нас обратно к цепи событий, которые связывают политику Альваро с тем, что случилось в Толедо в 1449 г.

Поскольку это касалось монархического режима Кастилии при Хуане II, толедское восстание выразило чувства огромного большинства. Хотя элита толедского общества была готова предоставить Альваро «заем», который он просил, ясно, что они это делали с явным нежеланием. А когда низшие классы взбунтовались, то высшие классы в Толедо и во всей стране отреагировали зловещим молчанием. Если большинство элиты не заняло сторону мятежников, то точно так же оно не заняло сторону короля и Альваро. Они, возможно, не были в восторге от Сармьенто, его тактики и правления, но они поддержали большую часть его декларативных целей и были рады тому факту, что королю и Альваро преподали урок, который те запомнят. Они, безусловно, верили в то, что события в Толедо приведут к смене правительственной системы и предотвратят будущие попытки подкованной шипами администрации гарцевать на городских правах.

До этого момента Маркос Гарсия де Мора определенно был выразителем чувств толедцев. И он мог это делать именно потому, что был не противником монархии, а типичным, хотя, возможно, и несколько радикальным, представителем партии, ратующей за ограниченную монархию и верховенство закона, основанного на старых традициях, или же нового, созданного на представительной ассамблее обоюдным согласием короля и народа. Поэтому он так часто цитирует в «Докладной записке» юридические авторитеты, которые поддерживают его взгляды[1851], и поэтому он упоминает, особо подчеркивая, закон, принятый на кортесах в Бривиески[1852]. Эти цитаты указывают на то, за что велась борьба. То не была борьба за отмену монархии, а за то, чтобы поставить ее под власть закона — и это значило отнять у монархии право не обращать внимания или действовать не в соответствии со старыми законами или теми, что получили поддержку на кортесах. Давайте снова отметим слова Гарсии: «Восстание не было направлено — и не могло быть направлено — против личности короля, потому что жители этого города прекрасно знают, что сказанный король — их король и господин по праву, они также знают, что они его естественные подданные и таковыми хотят быть»[1853]. Из этого следует, что, если город восстал против короля (или если смотреть на это шире, против королевской власти), это должно быть «проклято и осуждено»[1854]. Но город восстал не против власти короля, которая законна, а против абсолютизма, который противозаконен. Поэтому «те, кто говорят, что город Толедо и его жители совершили проклятый и осужденный мятеж, не говорят правды. Они лгут, как предатели, лизоблюды, разрушители, и как те, что своей лестью, вероломством и ложью заставляют короля грешить и верить в то, что ему дозволено использовать абсолютную власть»[1855].

То, против чего стоял Маркос Гарсия де Мора, было абсолютной монархией. Но его неприятие антимонархического восстания и оправдание толедского мятежа — или, скорее, сопротивления мятежников власти Хуана II — помогает нам понять его политическое мышление и правильно определить течение мысли, с которым его следует идентифицировать. Политические теоретики, начиная с XII в., продолжали подчеркивать разницу между королем и тираном и нашли допустимым свержение тирана силой на различных основаниях. Для этих мыслителей тирания, конечно, не являлась синонимом Божественного Права, а скорее рассматривалась как владычество без права, божественного или людского. Они действительно верили в то, что божественное и людское право, как основа монархической системы, могут быть узнаны по королевским декретам, которые направлены на общественное благо, и, следовательно, природа этих декретов представляет собой тест настоящего полноправного и справедливого короля. Этот взгляд был следующим образом сформулирован Фомой Аквинским: «Тирания неправедна потому, что она определена не к общественному благу, а к частному благу одного правителя»[1856]. Определение принадлежало Аристотелю[1857], и еще до Фомы Аквинского оно было повторено в Средние века такими ведущими церковными мыслителями, как Исидор Севильский[1858] и Иоанн Солсберийский[1859]. Но «личная польза», как цель тирана, перестала быть настоящим признаком тирании. По сути, средневековые юристы согласились, что король, который ставит себя превыше закона, в конце концов начнет действовать против закона, и, следовательно, против интересов общества, что неизбежно сделает из него тирана. Знаменитый английский юрист XIII в. Брактон сказал: «Там, где нет закона, а просто правление, там нет короля»[1860], а Бартоло, ведущий итальянский юрист, решительно поддерживает этот вывод, когда определяет тирана как того, «кто правит не в соответствии с законом» (де-юре)[1861].

Таким образом, Гарсия с легкостью мог извлечь из средневековой политической традиции заключение, что восстание против тиранов — не преступление, и более того, абсолютная монархия и тирания — практически синонимы. Но он мог извлечь и нечто более радикальное, а именно то, что вооруженное сопротивление тирании не только разрешено, но