Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Порядок вещей изменился через несколько десятилетий, после того, как монархия прошла через гражданскую войну и сословия сумели снова перехватить инициативу. На кортесах в Бривиески 1387 г. Хуан I установил в предельно ясных выражениях, что «королевские указания, противоречащие установленным нормам или закону, не должны исполняться, королевские чиновники не должны ставить печать ни на какое распоряжение, включающее «non obstante» пункты, и законы, нормы и декреты не будут отменяться иначе, как декретами кортесов»[1839].
Это было самой серьезной уступкой кастильской монархии, сделанной сословиям в области законодательства, и, конечно, самой большой победой городов и теории ограниченной монархии. Но полные перемены были еще впереди. Когда Альваро де Луна, коннетабль Кастилии, стремился к установлению абсолютной всесильной монархии, одним из первых его шагов была отмена (на кортесах в Паленсии 1431 г.) законодательства Бривиески[1840].
Однако в 1440 г., когда он был отстранен от власти и правительство было в руках грандов, королю снова пришлось уступить требованию, чтобы распоряжения от его имени, противоречащие закону, не принимались во внимание[1841]. В 1442 г. Хуан II, все еще подчиненный грандам, должен был отступить еще больше. Кортесы тогда протестовали против того, что распоряжения, противоречащие закону, продолжали появляться, и более того, эти распоряжения носили характер приказов, данных на основе «полного знания и абсолютной королевской власти». Кортесы выразили желание, чтобы «подобные экстравагантные фразы больше не появлялись в королевских распоряжениях, а если все же появятся, то распоряжение будет считаться несуществующим, а внесший их секретарь будет уволен»[1842]. Король снова отреагировал униженно, приняв все требования кортесов и подтвердив, что закон Бривиески должен исполняться полностью[1843]. Это был еще один прорыв испанского конституционализма к ограниченной монархии. Требования, чтобы фраза «абсолютная королевская власть» была запрещена и внесший ее секретарь уволен, были доселе неслыханными в истории кастильской монархии, не говоря уже о том, чтобы быть принятыми.
Но на этом не закончилась борьба между королями, которые стремились к абсолютной власти, и кортесами или сословиями, которые жаждали ограничить права королей и, если возможно, сделать их исполнителями своей воли. В 1445 г. на кортесах в Ольмедо Альваро, адвокат абсолютизма, снова владел ситуацией[1844]. Он чувствовал момент подходящим для того, чтобы вновь завоевать позиции, потерянные после недавних отступлений короля, и, наконец, установить легальным путем абсолютную монархию. Города, несомненно, под его влиянием и настояниями, подали «петицию» королю, в которой дали понять, что король, и только он, является арбитром в вопросе, что правильно, а что нет, и что любая акция против выраженной воли короля, или даже открытая критика ее, расцениваются как акт предательства и попрания королевского божественного права[1845]. То, что города представили эту петицию против своей воли, то, что петиция была навязана им хитрым коннетаблем и почти наверняка была составлена его юристами[1846], вряд ли может вызвать сомнение у кого-либо, кто следил за борьбой за долю городов в правлении. Но невзирая на причины их капитуляции — было ли это страхом или расчетом — в 1445 г. дело повернулось именно так. Хуан II стал абсолютным правителем по воле самих кортесов.
Декрет Ольмедо повторил все утверждения в пользу неограниченной монархии, которые могут быть найдены в сводах законов Испании — законах «Партид», цитированных выше, «Королевского фуэро» (Альфонсо X) и «Уложения» (Алкала), — и провозгласил их единственной своей основой, на которой может стоять управление страной. Вновь со всей серьезностью было подчеркнуто, что король является наместником Бога и, следовательно, занимает место Бога на земле, что он «голова», и «сердце», и «душа» людей, и что они — его «члены» и, «естественно», они должны оказывать ему в силу этих фактов «всю лояльность и верность, и послушание, и почитание, и службу»; что его власть так велика, что он стоит выше любых законов, писаных и неписаных, «потому что его власть пришла не от людей, а от Бога, чье место он занимает во всех мирских делах», что «сердце короля в Божьих руках, и Бог направляет его туда, куда Он хочет! А следовательно, будет «весьма отвратительно, кощунственно и абсурдно, и не менее скандально и вредно, и против Бога, как и против божественного и людского закона, и несовместимо с любой хорошей политикой, естественным разумом и всеми законами, церковными и светскими, и враждебно любой справедливости и лояльности… если король… будет подчиняться своим вассалам, его подчиненным и естественным подданным, и будет ими судим»[1847]. Поэтому, если в прежних законах есть что-нибудь, способное привести людей к ошибочному пониманию их взаимоотношений с их сувереном и их долга по отношению к нему, то королю дается совет отменить эти законы своим «полным знанием, своей волей и абсолютной властью»[1848].
Как заметил Карлайл по этому поводу: «Было трудно найти более выразительное отстаивание доктрины Божественного Права короля и его абсолютной власти, стоящей выше закона»[1849]. И все же это утверждение стало законом страны и ведущим принципом, по которому оценивались все другие законы. На практике это означало потерю всех уступок, завоеванных кортесами после двух столетий тяжелой борьбы. Это практически означало установление диктатуры — номинально королевской, а на самом деле управляемой первым министром, Альваро.
IV
Предположить, что Кастилия, чья политическая традиция противилась такой доктрине, примет новый порядок без протеста, было абсолютно нереальным. Действительно, даже если бы сам король был знаменосцем и пропагандистом этого принципа, все равно он, вне всякого сомнения, рано или поздно столкнулся бы с серьезной оппозицией в определенных местах. Теперь же, когда король своим слабым выступлением продемонстрировал качества, противоположные приписываемой ему силе, а человек, который на самом деле продвигал этот ненавистный принцип, был не король, а его первый министр, было легко атаковать новую политику на почве того, что она была не чем иным, как маневром Альваро де Луны, чтобы захватить абсолютную власть для самого себя. Освободив таким образом короля от упреков, борьба против абсолютной монархии могла быть представлена как борьба за легальную монархию против узурпатора, который стремился поднять права королевской власти над тем, что закон и политическая традиция когда-либо
