Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

культуры»[329]. На пресс-конференцию, посвященную 50-летию присоединения среднеазиатских республик, должно было приехать 150 советских журналистов и более 100 зарубежных корреспондентов, хотя отчет не содержит сведений о действительном количестве представителей прессы[330]. В следующие дни фестиваля республиканские делегаты возлагали цветы к Мавзолею Ленина, а также встречались со своими российскими коллегами на заводах, в университетах и концертных залах. Завершало эту и другие декады ключевое торжественное событие – праздничный совместный концерт в Колонном зале Дома Союзов в центре Москвы. В отчете сообщалось о высокой посещаемости концерта привилегированной и образованной московской общественностью, промышленными рабочими, работниками умственного труда и деятелями искусств – все они, как обычно, оказали кыргызским артистам «теплый и радушный» прием[331]. А во время фестиваля по поводу 50-летия вхождения Узбекской республики в состав СССР выступление республиканских артистов посетили заслуженные советские космонавты. Их появление в Колонном зале затмило даже то, что сам первый секретарь ЦК КПСС лично приветствовал узбекских гостей у входа, и было встречено с большим восторгом[332].

Фестивальные недели и декады были самыми разрекламированными из всех кампаний, содействовавших дружбе народов. Ленинград и Москва оставались самыми популярными направлениями; Коммунистическая партия Кыргызской ССР зарегистрировала десятки организационных запросов на туристические поездки в города, на медицинские обмены, студенческие конференции или партийные собрания[333]. Небольшие ярмарки в других советских городах способствовали налаживанию связей по разные стороны границ республик. В честь 250-летия «добровольного присоединения» Казахстана к России в Новосибирске в 1982 г. проходил день Казахской литературы и искусства[334]. В том же году по инициативе Союза писателей СССР по всей стране прошел «Фестиваль многонациональной литературы». Во многих городах каждой республики прошли литературные круглые столы с участием писателей городского и республиканского уровня наряду с представителями четырнадцати зарубежных стран. В ходе этих мероприятий писатели встречались с рабочими и колхозниками. В Узбекистане путь делегации пролегал через Ферганскую долину, с остановкой в Самарканде, где состоялся громкий литературный вечер, на котором присутствовали республиканские лидеры. Заголовки, посвященные Всесоюзным дням литературы и искусства, а также фестивалям многонационального кино появлялись на первых полосах местной и всесоюзной печати. В «Известиях» новости об этих мероприятиях вышли под заголовками «Слово о нашей великой дружбе» и «С чувством дружбы»[335]. Эванс отмечает, что эти события широко освещались на телевидении. Журналисты получали финансирование на поездки и исследования, чтобы представить различные культуры как часть «позднесоветской праздничной системы»[336]. Фуад Оджагов из Азербайджана, проходивший стажировку в Москве в качестве психолога в 1970–1980-х гг., отмечал, что ученых гораздо меньше впечатляли лозунги. Для них принцип дружбы народов работал благодаря возможности участвовать в обмене интеллектуальными кадрами и путешествовать. «Дружба народов – это идеологическое клише, но в реальности это было <…> Например, проводились дни Армении в Азербайджане и наоборот, или дни Азербайджана в Грузии[337]. Ездили делегации друг к другу. Проводились Закавказские конференции психологов. Ученые общались друг с другом»[338]. Такие широкие сети связей между учеными облегчали ситуацию изолированности от западного научного сообщества. СССР представал в качестве отдельного мира, в котором разные национальности и культуры объединялись в стремлении к культурным и научным достижениям.

Гордость за родину и свобода

Эмоциональный язык, которым описывали фестивали, проникал во все советские дискурсы: от речей лидеров и переписки на высшем уровне до повседневного взаимодействия. К брежневскому периоду дружба народов стала отличительной чертой советской жизни, особенно для меньшинств, которые жили в многонациональных городах, таких как Ленинград и Москва. Моник Шир предложила трактовать эмоции как средства коммуникации, способы практического взаимодействия с миром[339]. В СССР последних десятилетий дискурс дружбы народов и связанные с ним практики пронизывали пространства, служившие площадками для межнациональных контактов, формируя у граждан чувства включенности и общности, даже несмотря на то, что многие из них осознавали и принимали тот факт, что привилегированное место в иерархии дружбы народов отводилось русским. Эмоции, которые давало людям ощущение дружбы народов и общей судьбы, до сих пор живы. В постсоветское время люди испытывают ностальгию по жизни, в которой было больше сочувствия к другим, ностальгию по доброму миру, ключевой принцип которого был утерян.

Леонид Брежнев апеллировал к принципу дружбы народов, чтобы получить поддержку своего правления с 1964 по 1982 гг. В 1970-х и в начале 1980-х гг. его многочисленные речи о «нерушимой дружбе» между рабочими и гражданами из разных республик, часто приуроченные к предстоящим фестивалям, появлялись на первых полосах главных советских газет[340]. Этот же эмоциональный язык, связывающий советские народы узами прочного товарищества, проник и в частную партийную переписку. В потоке благодарственных писем, посвященных прошедшей в 1974 г. кыргызской декаде, первый секретарь КП Кыргызской ССР Усубалиев отмечал, что «киргизский народ под руководством Коммунистической партии и советского правительства при бескорыстной помощи великого русского народа и других братских народов страны добился огромных успехов»[341]. В другом письме отмечается, что благодаря «действительно успешной ленинской национальной политике» был создан союз народов, которые дружно и сплоченно трудятся на пути к построению великого социалистического государства, служащего общим интересам[342].

Взаимное уважение, гордость за страну и другие ценности, о которых в приподнятом тоне говорили представители властных верхов, проникали и вниз. Мигранты на собственном опыте почувствовали силу дружбы народов и возможности, которые она предоставляет. Прочность дружеских связей между народами, символизируемая Ленинградом и Москвой, чьи двери были открыты перед всеми народами Союза, позволяла почувствовать себя частью единого целого. Абдул Халимов вспоминал, что его вера в дружбу – как в Москве, так и во всем многонациональном СССР, – оказалась сильнее неудачного опыта взаимодействия с государством, который он пережил в Таджикистане в 1970-х гг.:

Тогда через средства массовой информации сформировалась идея единого народа, Homo Soveticus. Государство сконструировало эту идею, а общественность приняла ее. Но дружба народов действительно существовала. Этому мы научились с детства. Несмотря на то, что я знал, что большевики убили моего деда <…> и что из-за них я жил в нищете и не имел возможности учить иностранный язык в университете из-за того, откуда я родом, из-за того, что я не русский. Несмотря на все это, если советский спортсмен или команда выигрывали на соревнованиях, мы все ими гордились. Мы все вместе кричали и радовались. Нас всех объединяла гордость. Я думаю, что чувство гордости было результатом сильной государственной политики. Мы были единой нацией: единым советским народом. На самом деле, когда я приехал в Россию в советское время, к нам относились, я