Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

будет показано в следующих главах, и в советское время такие практики встречались. Принцип дружбы народов также способствовал становлению Советского Союза как сверхдержавы после войны, что вызывало особенную гордость у тех, кто учился или работал в его сердце. В рассказе Болота Орузбаева чувства гордости за страну и свободы смешивались друг с другом: «Я гордился дружбой народов. Вообще, если честно, в то время СССР была очень могущественной страной. По крайней мере, ее боялись. Я имею в виду, Америка, другие эти страны. Была могущественной страной. Было очень много умов, мощное производство, тяжелая промышленность, легкая промышленность, вооружение»[356]. Мурад Имамалиев, вдохновленный стенами Кремля, с энтузиазмом восхвалял советскую сверхдержаву и ее способность объединить граждан в «одну великую империю, подобную Китаю»[357].

Что значит быть советским человеком: о нации и образе «старшего брата»

Мигранты с большим энтузиазмом обсуждали дружбу народов с связи с собственным положением и положением своего народа по отношению к русским. Чувство гордости за национальную самобытность, а также – во многих, но не во всех случаях – за советский характер смешивалось с непростыми чувствами к «старшему брату». Благодарность за то, что русские якобы привели периферийные республики к современной городской культуре, соседствовала с чувством обиды за то, что в городских пространствах все же сохранялось существенное господство русских, которое влияло и на национальные ценности. Свои воспоминания и опыт мигранты рассматривали через призму советского и постсоветского периодов. Для них было важно представить собственный взгляд на дружбу, приводя в пример свои воспоминания и модели передвижения в рамках национальных и государственных структур. У мигрантов разных национальностей и из разных регионов отличались представления о месте России и русских и позиции своего народа в дружбе народов и в СССР в целом.

Представление о русском народе как о «старшем брате» или «первом среди равных», закрепившееся в сталинские времена, было распространено по всей территории Советского Союза. В Кратком философском словаре 1955 г. указывается: «все народы и нации Советского Союза видят в великом русском народе своего лучшего друга и руководителя, своего старшего брата, сыгравшего решающую роль в борьбе за победу пролетарской революции и торжество социализма»[358]. Этот дискурс распространялся на русских и в личных отношениях: кто-то говорил об этом искренне, а кто-то с иронией, чтобы напомнить русским об их ответственности за все народы – об их якобы «дружеском» или «семейном» долге делиться с другими преимуществами, которое дарит им их привилегированное положение. Принцип дружбы народов был навязан, чтобы создать крепкую связь между советскими народами, но в итоге он нашел отклик в душах даже скептически настроенных мигрантов, имевших возможность сравнить, как им жилось в советское время и в период перестройки и после нее, во время постоянных национальных конфликтов.

И хотя в послесталинский период смягчились формулировки, ранее выделявшие необходимость оказывать помощь «отсталым» республикам, привилегированное место России и русских в сфере культуры лишь закрепилось. В 1950-е гг. руководители Союзов композиторов каждой национальной республики проводили ежегодные встречи в Ленинграде. В их докладах и выступлениях подчеркивалось, что «нерушимая дружба народов» стала источником вдохновения для их творчества. Однако цель подобных встреч была ясна: русским композиторам нужно было контролировать эту сферу в целом, обеспечивать «гармонию» в прямом и в переносном смысле. Предполагалось, что благодаря научению российской высокой культуре даже ноты и аккорды «национальных» инструментов станут звучать в соответствии с европейскими музыкальными стандартами[359]. Наибольшее внимание уделялось азербайджанцам и выходцам из Средней Азии. В 1954 г. глава кыргызского Союза композиторов произнес: «[До советской эпохи] мы были отсталыми. Мы добились большого прогресса, но все еще не можем удовлетворить эмоциональные и жизненные потребности трудящихся»[360]. Чувство благодарности было связано с непростым положением национальных композиторов, которым нужно было выразить свою лояльность к Москве. Композиторам было важно успешно продемонстрировать «прогресс» национальной музыки на фестивалях и в первоклассных выступлениях, так как государство оставалось их единственным покровителем.

Ил. 2. Кыргызские артисты на Фестивале культуры и искусства Кыргызстана в Москве, 1967 г. Источник: Sputnik International (бывш. РИА Новости) / © Фото Алами-склада [Alamy Stock Photo]

Позднее подобные выражения благодарности повторяли и ленинградские и московские мигранты. Они, конечно, не использовали столь яркие выразительные средства, как их земляки, деятели культуры, например, как один кыргызский поэт, который написал строки: «Спасибо, любимый русский брат, тебе я обязан жизнью!»[361], но тем не менее идея долга перед более продвинутым русским народом распространялась. Шухрат Икрамов, ученый из Узбекской ССР (который упоминал, что в начале 1980-х гг. в московской лаборатории к нему относились как к низшему), утверждал, что российские чиновники и ученые всерьез верили в то, что обязаны просвещать и обучать «менее развитые» народы, даже если их конечной целью было вернуть их домой[362]. Таджикский студент Фаршад Хаджиев отмечал, как идея гармоничной и симбиотической, пусть и неравноправной дружбы просачивалась в повседневную жизнь:

В советское время к нам относились лучше, чем к своим. И в Ленинграде к нам относились бы лучше [чем сейчас]. Допустим, мы пошли в кафе: и с нами бы разговаривали, смеялись бы вместе с нами, относились к нам с уважением, зная, что мы из другого города. Но тогда происходило так много разных событий. По телевизору каждый день показывали, сколько хлопка производилось в Таджикистане, какую помощь приносили [таджикские рабочие], или как Россия помогала им. Когда такие вещи показывают ежедневно, они точно воздействуют на людей. Даже чаще, чем сами ленинградцы, мы участвовали в праздничных шествиях и маршах, скандируя с утра до ночи: «Да здравствует партия! Да здравствует комсомол! Да здравствует советская молодежь»[363].

Эркин Бакчиев, который торговал бытовыми товарами в Москве 1980-х гг., верил в помощь России другим народам. Сравнивая место русских и кыргызов, таких же, как он сам, он говорил: «Русские с точки зрения науки и академии были сильными. А мы же здесь даже нормально не учились. Работали, хлопок собирали. А они там хорошо учились и были сильными в этой области. Поэтому я себя немножко ниже них рассматривал»[364]. По воспоминаниям мигрантов, они испытывали благодарность и чувство долга перед россиянами и перед государством за дружеское отношение и помощь более бедным регионам.

Несколько выходцев с Кавказа и из Средней Азии, которые получали высшее образование на русском языке, отметили, что оно прививало ощущение культурного превосходства русского народа[365]. Садиг Эльдаров был лучшим учеником русскоязычной школы в Баку