Исполнение желаний - Борис Березовский

Спасла Кирилла бабушка. Спасла от порки, но не от стыда. Поставив его носом в угол, она сказала дедушке:

– Арон, не будь на Киру опекун! У него есть родители! Вот приедут и решат – сечь или не сечь. Если решат высечь – я им сама помогу. А Стася и Аня здесь ни при чем! Тоже мне – учительницы. А пока не приехали родители, убери свой веник, – бабушка сердито засопела и, обернувшись к внуку, с презрением произнесла: – А ты, Кирилл, даже не писер. Ты – просто какер! Вот ты кто! Стой в углу и думай, что ты сделал! Мерзкий мальчишка! Босяк!

И Кирилл, стоя в углу, плакал навзрыд и думал лишь о том, что когда приедут мама с папой, то его, без всякого сомнения, прилюдно высекут. И слезы страха и раскаяния лились из его глаз рекой. Ну почему он это делал?!

Кирилл Аркадьевич крякнул и подумал: «Действительно, ну почему я это делал? Ведь знал же, что нехорошо! А почему я делал глупости и позже? Понимал же, чем заканчиваются авантюры! Поистине, какой-то идиомоторный акт! Психологи считают, что так бывает и с водителями-бедолагами: знают же, что нужно жать на тормоз, а жмут на газ».

Когда приехали родители, Кирилл от страха был ни жив ни мертв. Узнав о его «подвигах», мама посмотрела на него как на какую-то гадюку или жабу. Брезгливо сморщившись, она сказала:

– Надо было высечь! И как следует, чтобы запомнил! Ну, а теперь-то я и рук марать не стану, – и спросила, обратившись к мужу: – Правильно, Аркадий? Или все-таки разложим?

– Да нет, пожалуй, уже поздно, – пожал плечами папа, – да и Кирилл, наверное, давно уже все понял.

– Я понял, понял, – закричал Кирилл, – я никогда больше не буду так делать! Мне очень стыдно! Только не надо меня сечь! Я, честное слово, все понял.

И Кирилл физически почувствовал, как потихонечку уходит страх и оттаивает его много дней болевшая душа. Теплая волна нежности, любви и благодарности к родителям захлестнула его, и слезы ручьем снова полились из глаз.

3

А совсем скоро у Кирилла началась новая жизнь – он, наконец-то, пошел в школу. Сопровождаемый мамой и папой, он в первый день шел в школу, как на праздник, – в новенькой форме, с цветами для учительницы и коричневым портфелем, в котором рядышком лежали пенал с карандашами и стирательной резинкой, тетрадки и учебники, не раз прочитанные им от корки и до корки.

И знакомая уже Кириллу белоснежная двухэтажная школа, и их просторный светлый класс, и одноклассники, среди которых были Мила Грусман и Игорь Сивков, и его первая учительница – Любовь Матвеевна, немолодая, но приветливая женщина с косой, красиво уложенной вокруг головы, – Кириллу очень понравились. Все было как в фильме «Первоклассница», который он недавно посмотрел вместе с папой и мамой: и первый звонок, и приветствие десятиклассников, и речь директора и кого-то из родителей – в общем, все прошло так, как и ожидалось. А вот сама учеба Кириллу показалась скучной: он уже умел хорошо писать, читать и считать, в то время как подавляющее большинство его одноклассников едва знали буквы и цифры. И пока Любовь Матвеевна возилась на уроках с остальными, Кирилл откровенно скучал, не зная, чем себя занять.

Другое дело – переменки. На них всегда было и весело, и интересно: большие просторные коридоры давали всем возможность найти себе занятие по душе: старшеклассники играли в чехарду; малышня, жавшаяся к стенкам, смотрела на них с ужасом и восторгом; дежурные по школе, с красными повязками на рукавах, пытались наводить порядок, но все равно все бегали, смеялись, суетились. А еще все дружно ели бутерброды, принесенные с собой из дома: кто с колбасой, кто с сыром, а кто и просто с маслом или маргарином, густо посыпанные сахарным песком.

Электрического звонка в школе не было – в большой медный колокольчик звонила нянечка-техничка, внимательно следившая за стрелками на больших круглых часах, висевших высоко на стенке возле входа. А еще у гардероба на небольшом столе стоял высокий серый бак с водой для питья, со встроенным краном и железной кружкой, прикрепленной к баку никелированной цепочкой.

Помимо переменок, Кириллу нравились уроки пения и рисования, а также те занятия, которые Любовь Матвеевна проводила с ними на природе – в густом парке, расположенном поблизости на склонах Замковой горы, на школьной спортплощадке и на приусадебном участке с многочисленными грядками и цветочными клумбами. Но больше всего нравились Кириллу уроки труда, на которых все та же Любовь Матвеевна учила первоклашек с помощью ножниц и клея делать всевозможные поделки то из цветной бумаги и картона, то из собранных в парке желудей, то из сырых яиц, приносимых ими из дома, и из которых с помощью двух дырочек они учились извлекать содержимое.

За несколько месяцев они так наловчились, что к новогодним праздникам сумели понаделать несметное количество красивых елочных игрушек, которые потом с восторгом узнавали на огромной школьной новогодней елке, установленной в спортивном зале. Запомнились Кириллу и первый в его жизни школьный костюмированный бал, и традиционный конкурс новогодних стенгазет, ежегодно проводимый старшеклассниками.

На уроках же по-прежнему Кириллу было скучновато. От нечего делать он увлекся прописями – специальными тетрадками со слабо пропечатанными графическими элементами букв и цифр, которые нужно было обводить, учась тем самым писать красивым, или, как принято было говорить – каллиграфическим, почерком. Преуспев в этом занятии, Кирилл научился писать так красиво, что его почерк стал неотличим от прописей, и мама с гордостью долго хранила его тетрадки по чистописанию – был и такой школьный предмет, – хвастаясь перед знакомыми его успехами.

Все в школе шло по заведенному порядку и, казалось бы, ничто не предвещало неприятностей. Но они вдруг неожиданно пришли. Все началось с того, что старшеклассники принесли в школу карбид – вещество, используемое на стройках и имеющее свойство взрываться при соприкосновении с водой. Недолго думая, на переменке ребята бросили карбид в бачок с водой и убежали. Понятно, через некоторое время раздался сильный взрыв и помещение школы заполнил жуткий запах. Бачок, подброшенный до потолка, упал обратно на пол и расплющился. Что началось! Завхоз Иван Данилович, всегда ходивший в гимнастерке с портупеей, стал хвататься за бок в поисках отсутствующего пистолета, директор – вызывать милицию, а школьники и педагоги, оправившиеся от испуга и выскочившие в коридор, увидев мечущегося завхоза, – хохотать! Виновных так и не нашли – приехавшие милиционеры, вместо того чтобы искать преступников, зажали вмиг носы и присоединились к смеющимся учителям и детям.

Но с этих пор карбид стал в школе очень моден. То в одном, то в другом классе начали взрываться чернильницы, установленные в специальных углублениях на каждой парте. Наученные опытом с бачком, мальчишки-старшеклассники стали бросать в чернильницы мельчайшие карбидные крупицы, не причинявшие большой беды, но вызывавшие такую же реакцию, сопровождавшуюся и чернильным всплеском, и неприятным запахом. Дело дошло до того, что каждую чернильницу перед уроком стали проверять не только педагоги, но и ученики.

Со временем история с карбидом подзабылась, но чернильница – источник прошлых неприятностей – привлекла внимание Кирилла как возможный объект новых шалостей. Причина была в том, что сидевшая перед ним Мила Грусман – такая же отличница, как и Кирилл, но редкостная ябеда, не упускавшая случая доложить учительнице о мальчишеских проделках, – обладала пышной черной и длинной косой с большим бантом, постоянно мелькавшим у него перед глазами. И в какой-то момент, разозлившись, Кирилл засунул кончик Милкиной косы в свою чернильницу. Печальные последствия столь дерзкого поступка не заставили себя долго ждать. Измазанные чернилами передник и платье вызвали у Милки не только злые слезы, но и приступ яростного гнева, завершившийся сильнейшим ударом Милкиного портфеля по Кирилловой голове. Обоих нарушителей порядка Любовь Матвеевна выставила из класса в коридор, где они, не найдя лучшего применения своим чувствам, еще и подрались.

Вернувшаяся после уроков мама, сполна проинформированная о его подвигах, поставила Кирилла в угол, пообещав попозже – когда вернется папа – как следует погладить попу сына ремешком. Ну, а уж когда пришла взбешенная Мария Моисеевна – мама Милки, потребовавшая самых строгих мер воздействия, вечерняя порка стала практически неотвратимой.

– Ну что, выдрали, выдрали?! – заверещала Милка на весь класс назавтра, увидев входящего в дверь Кирилла.

– С чего ты взяла? Вовсе нет, – ответил ей Кирилл, внезапно ощутив, помимо саднящей ниже спины боли, еще и слезы обиды, предательски подступившие к глазам.

– Выдрали, я точно знаю. Мне мама сказала. Маргарита Ароновна пообещала. А она свое слово всегда держит! – торжествовала Милка. – Будешь теперь знать!