Исполнение желаний - Борис Березовский

Услужливая память тут же вытащила из глубин сознания еще одно, не менее яркое, но очень «стыдное» воспоминание, связанное с Манькой, а точнее, с обнаженным женским телом. Как-то, сидя в дровяном сарае и глядя сквозь чуть приоткрытую дверь во двор, Кирилл, сам того не желая, стал свидетелем смешной и жуткой сцены, неожиданно разыгравшейся у него на глазах. Манька, посланная теткой в огород за луком, возвращаясь, забыла запереть калитку, и две козы – предмет особой гордости и постоянной заботы пани Волчковой, щипавшие возле забора травку, – немедленно проникли в запретное пространство. Кирилл хотел уж было закричать, как пани Волчкова, выйдя за чем-то во двор и увидев это безобразие, рассвирепела, схватила длинный гибкий прут и, ругая Маньку почем зря, попыталась выгнать коз из огорода. Но ничего не получалось. Козы, мирно щипавшие грядки, уходить не собирались и с громким блеянием метались из одного конца огорода в другой. Выскочившая следом Манька, давясь от смеха, поспешила к тетке на помощь. Вдвоем они кое-как справились с козами, но тетка, глядя на смеющуюся Маньку, покраснев от злости, вдруг со всего размаха вытянула ее прутом по ноге. Манька взвыла, схватилась за ногу и закричала:

– Тетя, перестаньте! Я уже не маленькая, чтоб лупить меня из-за каких-то коз!

– Ах, не маленькая! Ах, бардзо большая! Сколько я казала – зачиняй калитку! Ты, что ли, огород сажала! Вам бы только жрать! Вот я тебе!

И, неожиданно схватив Маньку левой рукой за волосы и сильно дернув вниз, тетка поставила девочку на колени и, наклонив ее голову, крепко зажала между своими голенями. Задрав Маньке юбку и спустив с нее трусы, она стала сильно, со злостью, стегать оставшимся в правой руке прутом по обнаженным ягодицам девочки. От увиденной сцены, разыгравшейся прямо напротив сарая, Кирилл онемел. Манька визжала, крутила голым задом, но вырвать голову из ног Волчковой не могла. Вид же сзади обнаженной плоти юной девушки, стоявшей на коленях с опущенной головой, потряс Кирилла. Ощутив жгучий стыд, он отбежал вглубь сарая, закрыл лицо руками и, спрятавшись за дровами, с трудом дождался окончания постыдной экзекуции. Но подсмотренная сцена осталась в его памяти надолго. И еще много дней спустя, встречаясь с Манькой глазами, Кирилл краснел, отворачивался и убегал. А Манька, не подозревая в нем свидетеля своего позора, никак не могла понять, что с ним случилось и чем она обидела сыночка квартирантов.

2

Звонок мобильника оторвал Кирилла Аркадьевича от воспоминаний. Звонила жена:

– Ты где? – классический вопрос всех абонентов мобильной телефонной связи в устах жены неожиданно раззадорил Кирилла Аркадьевича.

– Где, где? Не скажу, – и хмыкнул: – Хочешь анекдот?

– Давай!

– Звонит один тампон другому: «Ты где?» А тот и отвечает: «Где, где? На работе!»

– Охальник ты этакий! – засмеялась жена. – Небось, уж охмурил сестричку?

– А как же! И охмурил, и закадрил, и склеил! – Кирилл Аркадьевич самодовольно покрутил отсутствующий ус. – Палата-то у меня отдельная!

– Да ладно, Казанова! А новый анекдот про секс по телефону слышал?

– Нет! Рассказывай!

– Ну, слушай: звонит мужик в контору «Секс по телефону», а там проникновенный женский голос: «Ах, я вся такая блондинка!» Он: «О, как я люблю блондинок!» Она: «У меня красивые длинные ноги!» Он: «О, я обожаю длинные ноги!» Она: «У меня большая пышная грудь!» Он: «Уу…», а она, быстренько: «А вторая – маленькая!» – Татьяна Николаевна, не выдержав, звонко засмеялась.

– Класс! Ну ты даешь! – смеясь вместе с женой, Кирилл Аркадьевич воочию представил себе эту сценку. – Кто рассказал?

– Да бабы на работе. Ладно. Как ты там?

– Да все нормально. Сплю, ем, гуляю, чувствую себя отлично, доктора довольны!

– Да ты соврешь – недорого возьмешь! – Татьяна Николаевна вздохнула: – Правда гуляешь?

– Вот те крест! – Кирилл Аркадьевич добавил в тембр голоса побольше искренности. – Ты-то как? Работа? Дети? Мама?

– Да все в порядке! Тебе ничего не нужно?

– Да нет, все есть.

– Ну, ладно. Называется, поговорили. Пока, целую! Не шали!

Выключив мобильник, Кирилл Аркадьевич вернулся к прерванным воспоминаниям.

В последний для Кирилла год до школы его жизнь текла размеренно и даже скучно. Дни шли за днями, похожие как близнецы. Длинная дождливая осень, не пускавшая мальчишек во дворы, наконец-то сменилась снежной морозной зимой. В солнечные дни снег блестел и искрился так ярко, что смотреть на него было больно. Кирилл с друзьями, чаще всего с Игорем Сивковым – соседом-сверстником, с которым подружился летом, – катался на салазках с горки, лепил снежных баб с морковкой вместо носа, играл в снежки, а также, спрятавшись в сарае, рассказывал друзьям истории, прочитанные в книжках или придуманные им самим. Он по-прежнему много читал, играл на пианино, ходил в музыкальную школу, слушал радио и иногда играл с быстро подраставшим Костиком.

Из всех событий, случившихся в ту зиму, осталось в памяти немногое – покупка первого в его жизни перочинного ножа и походы на дневные сеансы в кино, которое стали крутить в расположенном неподалеку Доме культуры.

Желание иметь перочинный ножик, как, впрочем, и собаку, было давней мечтой Кирилла. Правда, о таком ноже, какой был у отца – толстенном, с зелеными костяными накладками и большим количеством различных лезвий, – Кирилл и не помышлял. Ему хватило бы простого, с двумя лезвиями, но, к его горю, в продаже вообще не было перочинных ножей. И вот однажды к ним забежал запыхавшийся Игорь и сообщил, что в универмаг на площади завезли ножи – перочинные, с пластмассовыми боковинками, со штопором и двумя лезвиями. Глаза его от возбуждения горели. Сказав, что надо мчаться, пока ножи не разобрали, он стал торопить Кирилла, который от такого сообщения даже засучил ногами. По счастью, мама, находившаяся дома, дала деньги и отпустила с Игорем на площадь.

Отстояв большую очередь и ежеминутно опасаясь, что ножи закончатся, Кирилл и Игорь наконец-то получили по заветному, завернутому в промасленную бумагу, перочинному ножу и от свалившегося на них счастья не знали, что сказать и куда спрятать драгоценную покупку. Они пританцовывали от восторга и уж, во всяком случае, им казалось, что счастливее их нет никого на свете. Тот ножик много лет служил Кириллу, и расстался с ним он лишь тогда, когда оба его лезвия были сточены вконец.

С кино, как и с тем ножом, все было далеко не просто. Чтобы попасть на единственный дневной детский сеанс, надо было отстоять огромную очередь из таких же, а то и много старше Кирилла и Игоря, мальчишек и девчонок. Сначала в кассу, а затем и в зрительный зал на втором этаже, куда вела узенькая лестница с хлипкими перилами. На билетах, стоивших десять копеек, не было указано ни ряда, ни места, и тот, кто первым влетал в зал, тот и занимал лучшие места. Легко представить, что творилось, когда орава подростков штурмовала сначала кассу, а затем и готовую рухнуть в любую минуту деревянную лестницу. Слезы обиды и изрядно помятые бока были постоянными спутниками малышни, стремившейся вместе со всеми, во что бы то ни стало, попасть на заветный сеанс.

Но тем радостнее было само попадание в зал. Наградой за смелость служили старенький экран и громко стрекотавший проектор, дарившие всем, невзирая на возраст, невиданные и еще очень долго вспоминаемые и коллективно обсуждаемые впечатления.

Из кинофильмов, увиденных в тот год, Кирилл запомнил «Красных дьяволят», «Ленина в Октябре» и «Ленина в 18-м году», а также «Детство» Горького – фильм, врезавшийся в память прежде всего сценой порки мальчика, заставившей сердечко Кирилла больно сжаться от сочувствия и страха. Запомнившиеся кадры из кино потом неоднократно снились: то меньшевик, в котелке и костюме, стреляющий из браунинга в большевика в кожанке; то Ленин, горячо ораторствующий на трибуне; то перепоясанные пулеметными лентами матросы, бегущие с винтовками наперевес. Снились и бесстрашные, неуловимые «дьяволята», и дед Алеши Пешкова с прутом в руке, приказывающий ему, Кириллу, спустить штаны и лечь на лавку. Просыпаясь в холодном поту, он обмирал от страха, но, сообразив, что это был лишь сон, засыпал с облегчением.

В начале лета Кирилл вновь оказался в городе на Березине, в гостях у бабушки и дедушки. Отвезла его мама, пообещав, что в августе они приедут уже вместе с папой и, погостив немного, увезут домой. А первого сентября, как и все семилетние дети, он наконец-то пойдет в школу.

Уже знакомый город встретил их душным зноем. Сад и огород – запахом цветов и невиданно большими помидорными кустами. А бабушка и дедушка – полной миской невероятно вкусного сливочного мороженого и большой картонной коробкой бракованных вафельных стаканчиков, принесенных дедушкой со своей работы. Но главное – его узнал Джульбарс. Приветливо залаяв и натянув до предела цепь, он извернулся и лизнул Кирилла прямо в нос. Обняв Джульбарса и поцеловав, Кирилл едва не разрыдался от счастья, совсем не принимая во внимание отчаянные крики взрослых, требовавших сейчас же отойти от сидящей на цепи собаки.