Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник) - Осип Мандельштам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Когда в ветвях понурых…»
Когда в ветвях понурыхЗаводит чародейГнедых или каурыхШушуканье мастей, –
Не хочет петь линючий,Ленивый богатырь –И малый, и могучийЗимующий снегирь, –
Под неба нависанье,Под свод его бровейВ сиреневые саниУсядусь поскорей…
9 января 1937«Я около Кольцова…»
Я около КольцоваКак сокол закольцован –И нет ко мне гонца,И дом мой без крыльца.
К ноге моей привязанСосновый синий бор,Как вестник, без указа,Распахнут кругозор.
В степи кочуют кочки –И всё идут, идутНочлеги, ночи, ночки –Как бы слепых везут…
9 января 1937«Дрожжи мира дорогие…»
Дрожжи мира дорогие:Звуки, слезы и труды –Ударенья дождевыеЗакипающей беды,И потери звуковыеИз какой вернуть руды?
В нищей памяти впервыеЧуешь вмятины слепые,Медной полные воды, –И идешь за ними следом,Сам себе немил, неведом –И слепой, и поводырь…
12–18 января 1937«Влез бесенок в мокрой шерстке…»
Влез бесенок в мокрой шерстке –Ну, куды ему, куды? –В подкопытные наперстки,В торопливые следы –По копейкам воздух версткийОбирает с слободы…
Брызжет в зеркальцах дорога –Утомленные следыПостоят еще немногоБез покрова, без слюды…Колесо брюзжит отлого:Улеглось – и полбеды!
Скучно мне: мое прямоеДело тараторит вкось –По нему прошлось другое,Надсмеялось, сбило ось…
12–18 января 1937«Еще не умер ты. Еще ты не один…»
Еще не умер ты. Еще ты не один,Покуда с нищенкой-подругойТы наслаждаешься величием равнин,И мглой, и холодом, и вьюгой.
В роскошной бедности, в могучей нищетеЖиви спокоен и утешен –Благословенны дни и ночи те,И сладкогласный труд безгрешен.
Несчастлив тот, кого, как тень его,Пугает лай и ветер косит,И жалок тот, кто, сам полуживой,У тени милостыни просит.
15–16 января 1937«О, этот медленный, одышливый простор!..»
О, этот медленный, одышливый простор!Я им пресыщен до отказа, –И отдышавшийся распахнут кругозор –Повязку бы на оба глаза!
Уж лучше б вынес я песка слоистый нравНа берегах зубчатых Камы:Я б удержал ее застенчивый рукав,Ее круги, края и ямы.
Я б с ней сработался – на век, на миг один –Стремнин осадистых завистник,Я б слушал под корой текучих древесинХод кольцеванья волокнистый…
16 января 1937«Что делать нам с убитостью равнин…»
Что делать нам с убитостью равнин,С протяжным голодом их чуда?Ведь то, что мы открытостью в них мним,Мы сами видим, засыпая, зрим –И всё растет вопрос: куда они, откуда,И не ползет ли медленно по нимТот, о котором мы во сне кричим, –Пространств несозданных Иуда?
«В лицо морозу я гляжу один…»
В лицо морозу я гляжу один:Он – никуда, я – ниоткуда,И всё утюжится, плоится без морщинРавнины дышащее чудо.
А солнце щурится в крахмальной нищете –Его прищур спокоен и утешен.Десятизначные леса – почти что те…И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
«Я нынче в паутине световой…»
Я нынче в паутине световой –Черноволосой, светло-русой, –Народу нужен свет и воздух голубой,И нужен хлеб и снег Эльбруса.
И не с кем посоветоваться мне,А сам найду его едва ли:Таких прозрачных, плачущих камнейНет ни в Крыму, ни на Урале.
Народу нужен стих таинственно-родной,Чтоб от него он вечно просыпалсяИ льнянокудрою, каштановой волной –Его звучаньем – умывался…
19 января 1937«Как землю где-нибудь небесный камень будит…»
Как землю где-нибудь небесный камень будит,Упал опальный стих, не знающий отца:Неумолимое – находка для творца,Не может быть другим, никто его не судит.
20 января 1937«Слышу, слышу ранний лед…»
Слышу, слышу ранний лед,Шелестящий под мостами,Вспоминаю, как плыветСветлый хмель над головами.
С черствых лестниц, с площадейС угловатыми дворцамиКруг Флоренции своейАлигьери пел мощнейУтомленными губами.
Так гранит зернистый тотТень моя грызет очами,Видит ночью ряд колод,Днем казавшихся домами,Или тень баклуши бьетИ позевывает с вами,
Иль шумит среди людей,Греясь их вином и небом,И несладким кормит хлебомНеотвязных лебедей…
21–22 января 1937«Люблю морозное дыханье…»
Люблю морозное дыханьеИ пара зимнего признанье:Я – это я; явь – это явь…
И мальчик, красный, как фонарик,Своих салазок государикИ заправила, мчится вплавь.
И я – в размолвке с миром, с волей –Заразе саночек мирволю –В сребристых скобках, в бахромах –
И век бы падал векши легчеИ легче векши к мягкой речке –Полнеба в валенках, в ногах…
24 января 1937«Как женственное серебро горит…»
Как женственное серебро горит,Что с окисью и примесью боролось,И тихая работа серебритЖелезный плуг и песнотворца голос.
Начало 1937«Средь народного шума и спеха…»
Средь народного шума и спеха,На вокзалах и пристанях,Смотрит века могучая вехаИ бровей начинается взмах.
Я узнал, он узнал, ты узнала,А потом куда хочешь влеки –В говорливые дебри вокзала,В ожиданья у мощной реки.
Далеко теперь та стоянка,Тот с водой кипяченой бак,На цепочке кружка-жестянкаИ глаза застилавший мрак.
Шла пермяцкого говора сила,Пассажирская шла борьба,И ласкала меня и сверлилаСо стены этих глаз журьба.
Много скрыто дел предстоящихВ наших летчиках и жнецах,И в товарищах реках и чащах,И в товарищах городах…
Не припомнить того, что было:Губы жарки, слова черствы –Занавеску белую било,Несся шум железной листвы…
А на деле-то было тихо,Только шел пароход по реке,Да за кедром цвела гречиха,Рыба шла на речном говорке…
И к нему – в его сердцевину –Я без пропуска в Кремль вошел,Разорвав расстояний холстину,Головою повинной тяжел…
Январь 1937«Куда мне деться в этом январе?..»
Куда мне деться в этом январе?Открытый город сумасбродно цепок…От замкнутых я, что ли, пьян дверей? –И хочется мычать от всех замков и скрепок…
И переулков лающих чулки,И улиц перекошенных чуланы –И прячутся поспешно в уголки,И выбегают из углов угланы…
И в яму, в бородавчатую темьСкольжу к обледенелой водокачкеИ, спотыкаясь, мертвый воздух ем,И разлетаются грачи в горячке, –
А я за ними ахаю, кричаВ какой-то мерзлый деревянный короб:Читателя! советчика! врача!На лестнице колючей разговора б!
1 февраля 1937«Как светотени мученик Рембрандт…»
Как светотени мученик Рембрандт,Я глубоко ушел в немеющее время,И резкость моего горящего ребраНе охраняется ни сторожами теми,Ни этим воином, что под грозою спят.
Простишь ли ты меня, великолепный брат,И мастер, и отец черно-зеленой теми, –Но око соколиного пераИ жаркие ларцы у полночи в гаремеСмущают не к добру, смущают без добраМехами сумрака взволнованное племя.
4 февраля 1937«Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева…»
Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева,И парус медленный, что облаком продолжен, –Я с вами разлучен, вас оценив едва:Длинней органных фуг – горька морей трава,Ложноволосая, – и пахнет долгой ложью,Железной нежностью хмелеет голова,И ржавчина чуть-чуть отлогий берег гложет…Что ж мне под голову другой песок подложен?Ты, горловой Урал, плечистое ПоволжьеИль этот ровный край – вот все мои права,И полной грудью их вдыхать еще я должен.
4 февраля 1937«Где связанный и пригвожденный стон?..»
Где связанный и пригвожденный стон?Где Прометей – скалы подспорье и пособье?А коршун где – и желтоглазый гонЕго когтей, летящих исподлобья?
Тому не быть – трагедий не вернуть,Но эти наступающие губы –Но эти губы вводят прямо в сутьЭсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.
Он эхо и привет, он веха, – нет, лемех…Воздушно-каменный театр времен растущихВстал на ноги, и все хотят увидеть всех –Рожденных, гибельных и смерти не имущих.
19 января – 4 февраля 1937«Как дерево и медь Фаворского полет…»
