Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов

морга. Затем опустил прядь волос в миску и начал промывать волосы. После чего несколько раз ополоснул прядь и достал ее, демонстрируя окружающим: срезанная у трупа прядь волос была светлой и не имела стремления завиваться.

– Ого! – невольно воскликнул служитель морга, вылив воду из миски в угол. – Вот дела…

Ивану Федоровичу были неизвестны химические процессы, происходящие в телах покойников. Эксперимент с дистиллированной водой он придумал не сам (иначе мог бы вполне заслуженно собой гордиться), а подсмотрел его у городского врача, когда служил еще в должности простого судебного следователя Рязанского окружного суда. Тогда при освидетельствовании тела городской врач вот так же отрезал у трупа с головы клок волос и промыл его в дистиллированной воде. И волосы приняли первоначальный облик: то есть цвет и структуру, которую они имели, когда покрывали голову живого человека. Неважно, отчего волосы у трупа иногда меняют природный цвет, важен истинный результат.

Действия судебного следователя по особо важным делам коллежского советника Ивана Федоровича Воловцова были запротоколированы и подписаны всеми действующими лицами. После чего было официально признано, что неопознанное доселе тело, обнаруженное мальчишками восемнадцатого января сего года в лесочке недалеко от пригородной деревни Игнатовка, принадлежит пропавшему предположительно десятого января сего года судебному приставу Владиславу Сергеевичу Щелкунову…

Глава 13

Беседы с дмитровскими извозчиками

Можно было переложить беседу с извозчиками на плечи сыщиков, но Воловцов решил переговорить с ними сам. Информация из первых уст всегда ценнее и вернее той, что получена через третьи лица.

Первым делом судебный следователь Воловцов отправился на извозчичью биржу, что располагалась на привокзальной площади города. Поскольку до прихода московского поезда оставалось с полчаса, то на площади собрались все извозчики, приписанные к этой бирже. Переговорив с двумя возницами и узнав от них все, что его интересовало, Иван Федорович решительно направился к зимней бричке с плетеным верхом, на облучке которой восседал дородный детина с чернущей едва ли не до пупа бородой. Судебный следователь по особо важным делам вежливо поздоровался, на что бородатый детина лишь кивнул, и спросил:

– А скажите-ка мне, любезный, не вы ли посадили к себе седока с московского поезда? У него был саквояж и большой дорожный баул-сундук. Это было в среду тринадцатого января?

– А чево? – недоуменно уставился на Воловцова детина с чернущей бородой.

– Ничего, – пожал плечами Иван Федорович. – Я просто интересуюсь.

– А зачем? – вновь уперся взглядом в Воловцова бородатый детина. – Претензии какие имеются, что ли?

– Нет, – ответил Иван Федорович.

– Ну, а коли претензиев нету, тогда и разговору не будет никакого, – сказал как отрезал бородатый детина. И демонстративно отвернулся от Ивана Воловцова.

– Видите ли… Я судебный следователь, – заявил Иван Федорович, нимало не злясь на извозчика. – И вы по закону обязаны отвечать на мои вопросы. К тому же вам резоннее будет поговорить со мной, нежели ехать в полицейское управление и давать там показания по делу о сокрытии убийства…

– Какого убийства? – повернулся всем телом в сторону Воловцова бородатый возница.

– А такого, – выдержал короткую паузу Иван Федорович. – В дорожном бауле, что вы везли, предположительно находился труп убитого в Москве человека.

– Это никак не можно, – заявил бородатый извозчик.

– Почему это? – слегка удивился Воловцов. – Вы ведь везли баул до деревни Игнатовки, верно?

– Нет, до Пересветова…

Извозчик теперь снова во все глаза смотрел на судебного следователя, ожидая, чего тот скажет в ответ.

– Но доехали до лесочка близ Игнатовки, так? – Судебный следователь по особо важным делам был почти уверен, что бородатый возница сейчас немного помнется и согласится.

– Нет, не так, – огорошил своим ответом Воловцова извозчик, которому теперь подошла очередь недоумевать. – Доехали аккурат до села, и сам хозяин принял баул.

– Хозяин – это кто? – вскинул брови Иван Федорович.

– Митрофан Игнатьевич Карнаухов, заводчик, – пояснил возница. – Он у леса пересветовского заводик стеклоплавильный поставил. Чтобы, значит, посуду и всякие аптечные склянки из стекла лить. А в бауле его управляющий какие-то хреновины для стекловаренной печи из Москвы вез.

– Откуда знаешь? – уже без энтузиазма спросил Воловцов, понимая, что промахнулся.

– Сам слышал, как они об этом говорили…

Подошел московский поезд. Пассажиры, что вышли на привокзальную площадь, были разобраны извозчиками, и биржа опустела. Иван Федорович постоял немного, раздумывая, как ему надлежит быть дальше, и, вздохнув, потопал в гостиницу.

* * *

Назавтра пришлось начинать все сначала. Воловцов побеседовал с одним, вторым, третьим извозчиком. И все мимо! Никто из них не вез седока с большущим дорожным баулом, покрытым английской зеленой клеенкой и перетянутым ремнями. Ни две недели назад, ни раньше, ни позже.

Наконец, побеседовав с седьмым по счету возницей, судебный следователь кое-что выяснил. А именно то, что в понедельник одиннадцатого января, во второй половине дня, у одного из извозчиков, что стоит на бирже Верхней торговой площади, некий господин взял под залог бричку, хорошо при этом заплатив.

Решив, что в данной информации что-то есть – верно, сработала интуиция, – Иван Федорович отправился на Верхнюю торговую площадь, что перед Дмитровским кремлем. Место было ходкое, людное, поэтому наличие извозчичьей биржи было вполне оправдано.

Воловцов почти сразу вышел на нужного ему человека, переговорив всего-то с одним возницей. Подошел. Поздоровался. Представился, наблюдая за лицом извозчика. Однако тот ничуть не стушевался и испуга никакого не выявил. Ну разве что немного удивился…

– Это вы в понедельник одиннадцатого января, ближе к вечеру, давали в аренду бричку с лошадью?

– Ну, я. А чо? – промолвил извозчик, крепкий мужик с большими вислыми усами, что и по сей день носят потомки запорожской вольницы.

– Описать человека, что брал у вас бричку, сможете? – спросил Иван Федорович.

– А то, – последовал ответ. – Чай, он у меня не двугривенный взаймы брал, а моего Шалого с бричкою.

– Ну и каков он был из себя? – обратился весь во внимание судебный следователь.

– Такой… сам из себя господин… При усах, в шубе и меховой шапке… Годов под пятьдесят ему где-то… – не очень уверенно ответил извозчик.

Если бы Воловцов был охотничьей собакой из породы легавых, то в этот момент замер бы в стойке, задрав голову и ожидая выстрела хозяина. Но поскольку хозяев у судебного следователя Воловцова, как он сам считал, не было, да и собакой он не являлся, то, собравшись, продолжил задавать вопросы…

– Шуба была двубортная?

– Да, кажись, двубортная…

– Вы не торопитесь, припомните: точно ли шуба была двубортной? – впился взором в возницу Иван Федорович.

– Точно, – подумав и, верно, припомнив, ответствовал извозчик.

– И крыта черным кастором? – быстро спросил Воловцов.

– Она самая, – с удивлением посмотрел