Молчаливый полет - Марк Тарловский

6 июля 1934

Вопрос о Родине[135]

В империи желтолицей —Пожизненный пенсион…На чучелиной ключице —Белогвардейский погон…

В русском стоять музее,О боже, ему дозволь,Где выпушки, и фузеи,И дикая кунья моль…

Но там нужны манекены,Не метящие в тюрьму,Свободные от изменыОтечеству своему!

И жмурится он, как филин,От света правды родной,В квартале, где чад куриленИ совести черный гной.

Кляня свой удел холопий,Из трубки на пять персонТяжелый он тянет опий,Тяжелый вкушает сон.

…И вот его шлют шпиономВ советский Владивосток —По джонкам, зерном груженным,Валандаться без порток.

Он — грузчик, в брикетной ямеДосуг проводящий свой,С военными чертежамиПод всклоченной головой.

Он русские трудит плечи,Он русским потом пропах,Но привкус японской речи —На лживых его губах:

От «ш» и от «щ», и дажеОт «з» и от «л», отвык,Поклажу дзовет покражейСпионский его ядзык.

Друдзьями радзобраченныйПредатерьски до конца,Он, с джонок сносивший тонны,Не снес крупинки свинца.

Душа ж его по расстрелеИмела свои права:Вдали перед ней пестрелиСвященные острова;

И ждали ее во храме,Бровями не шевеля,Ожившие предки, «ками»,Над шаром из хрусталя.

«О ками! Во имя мийи,Дракона и всех светил,Враждебной богам РоссииДостаточно я вредил.

Но в белогвардейском хаме,Как в гейше, душа нежна —Достоин я места камиНа вечные времена!»

«Кто вел себя по-геройски,Тому обеспечен рай», —Отвесив поклон синтойский,Ответствовал самурай.

«Себя по-геройски вел ты, —Микадо за ним изрек, —Хотя и слишком желтый,От нас ты не так далек». —

«Банзай, — сказал Исанаги,Создатель японских гор, —Секретные он бумагиВ советском посольстве спер». —

«В роскошной Чапейской драмеВсех масок он был смелей», —Прибавила Исанами,Создательница полей.

А дева Аматерасу,Дневного неба звезда,Сказала: «Он рвал, как мясо,Харбинские поезда». —

«Он — ками, и несомненно,К чему колебаться зря?» —Вскричали потом Тенно,Божественного царя.

Но дернуло Йунгу-Кою,Блаженна иже в женах,Вмешаться в судьбу «героя»Под веера плавный взмах:

«Приличествует, как даме,Мне тоже задать вопрос:Любил ли отчизну ками,Людей валя под откос?»

Тут все загалдели сразу:«Как смеете вопрошать?Как мог он, служа экстазу,Отчизну не обожать?»

Она ж — голоском цикады,Шелк правил перелистав:«Вопрос этот ставить надо,Об этом гласит устав…» —

«О жалкая бюрократка! —Микадо сказал, рыча. —Ну что ж, отвечай на кратко,Свет неба, огонь меча!

Каких-нибудь полминуты,И форма соблюдена:Любил ли свою страну ты,Любила ль она тебя?» —

«Все тягости бренной жизни,Все муки моих победЯ вынес во вред отчизне,Во вред ей, только во вред…» —

«Ах, так! — завопили предки. —Извергни тебя дракон!Чужие ты ел объедки!Из хра…»………………………..«…из курильни — вон!»

О, есть ли что-нибудь гаже,Чем этот скупой рассвет?«Эй, сволочь, которой дажеНа родине места нет!

Подрых — и долой отсюда,Проваливай, рыцарь, вон!»Звенит на столах посуда,С ключицы летит погон…

6–7 сентября(?) 1934

<Дополнение>

Бессмертие[136]

Как мужественны эти группировки,Распад людей по цвету их ладоней,По мозолям, по запаху одежды,По привкусу их мыслей и привычек,По строю языка и сновидений,По тем или иным формулировкамИх профессионального билета,По их знаменам в армии труда!

Как много надо воли и упорства,Чтобы при всей текучести сознанья,При сверхъестественных переворотахУтратившего равновесье мира,При путанице законообменаМежду земной корой и атмосферой,С такой последовательностью течьПо руслам специальностей, сноровок,И мастерства, и цеховых заслуг!

И как должны быть чутки рядовыеУчастники труда на всех участках,Чтобы, единоличные итогиСуммируя на картах пятилетки,С безгрешностью научного прибораВести своим общественным инстинктомПочти сейсмографическую записьНеуловимейших землетрясенийИ учащающихся отголосковГневообразовательных процессовЗа выпуклостью видимой земли.

Когда определенные массивыНосителей секретов и тенденцийИндустриального ПолишинеляОсознают права своей победыНад деревом, над камнем, над металлом,Над атомом, над молнией, над громом,Над музыкой и черт знает над чем,Они кристаллизуют в членских взносахСвой коллективизированный пафос —Они объединяются в союз.

А жизнь идет — на профсоюзных съездахДифференцируются, размножаясь,Вместилища прилежной протоплазмы,И путь самоотверженной амебыПриводит к дележу горнорабочихНа рудокопов и нефтяников.

А это есть бессмертье коллектива,И не беда, что всех поодиночкеВлекут под шорох неизбежной смертиЕе безлозунговые знамена,Что все мы, независимо от стажа,Запишемся в число активных членовЕдиного союза мертвецов…

16–17 февраля 1932

Триумфаторы[137]

Героев огрели салютом,Их предали розовым путам,В тенетах из клумбовой пряжиНесущие их экипажи.Единые духом и славой,Феномен они многоглавый,Они — экспонат стоголовый,Попавший к пионам в оковы,Блистательный фокус природы,Стосердый и однобородый,Чей лагерь торжественно замер,Как залы Петровых кунсткамер.Над роем разинутых ртов онНавеки в стекле заспиртован.Гирлянды душисты и свежи,Они — как поморские мрежи,Они изменили корзинам, —Их завязи пышут бензином.Вот розы столичной теплицы,Вот рыцарей орден столицый!От горе, от радости горе! —Слеза заблестела во взоре,И вниз потекла, и другаяСверкает, за ней набегая…Герои, герои, герои!Ахиллы арктической Трои!Скрипят городские ворота,Данайцы — в нутре самолета.Вы Арктику перехитрили,Посланцы родных эскадрилий.Торосья глыбасты и круты, —Равнин Бородинских редуты.Про Шипку шуршит БородинаИ вяжет людей воедино.Отчаянен курс «диамата»…Собачья упряжка лохмата…Лицо лихоманки моржово…Ай как лихорадит старшого!..Прощай, океан-окоренокДля стирки ребячьих пеленок!Пригодна ль пурга для просушки?Агуськи, Карина, агушки!..Спи с миром, хозяйственный малый,В могиле своей небывалой,Под бочкой, под тешкой белуги,Как викинг на собственном струге!Герои, герои, герои!Ахиллы арктической Трои!Вот хитрость, и ум, и отвага,И честь большевицкого флага!Всё ближе, всё глаже, всё ниже…Коньки-Горбунки остролыжи…Ура и порывы моряны,И рысь белоснежной охраны,И черные конские морды,И дроби копытной аккорды…Летит эскадрон по-Пегасски.Всё белые, белые каски!Фаланги и центурионы!Пионы, пионы, пионы…От лагеря до мавзолея —Сплошная оранжерея.Тем слезы, там грозы, там розы,И ни на полушку прозы.

20 июня 1934