Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

оглядывался назад и прислушивался. Все было тихо. Никто за ним не гнался. Всадник нетерпеливо сжимал бока лошади, хлестал ее, но только что она пускалась крупной рысью, он опять круто осаживал ее и прислушивался. Больше ему никто не повстречался.

Вот из-за последних деревьев блеснул громадный пруд, а за прудом в предутреннем сумраке высились почерневшие стены Воскресенского завода.

Всадник придержал коня. Ни один звук не нарушал ночного безмолвия. Как будто там всё было как всегда. А кто там теперь на заводе, свои или чужие, – как узнать? Как бы еще на караул не наткнуться. Лучше объехать кругом пруда и подъехать сзади к управительским воротам.

Прислушиваясь и оглядываясь, он перебрался вброд через Тору за прудом. Вода холодная. Едва заставил лошадь войти. Дрожала вся, фыркала, а когда на другой берег выскочила, так поскакала, что всадник еле в седле усидел. Он пустил ее вкруг заводской стены за угол, к управительским воротам.

Не слезая с лошади, он ручкой хлыста постучал в оконце сторожки.

Нижняя половина окна приподнялась, оттуда высунулась голова с клочковатой седой бороденкой и с пустой ямой на месте правого глаза и сейчас же скрылась.

Всадник сердито застучал опять.

– Вот еще дурень! Отворяй живей, Терентьич, некогда мне.

В окне никто не показывался, но через минуту скрипнули ворота, и одна половинка чуть-чуть приотворилась.

В щель высунулась та же голова и зашептала:

– Храни тебя бог, Илья Дорофеич. Поезжай-ка взад, покуда вовсе не рассвело. Увидают – беда.

– Сволочь пугачевская? – спросил приезжий.

– Слава господу – унесло.

– Пожгли завод?

– Сохранил господь. Порубили многих: управителя, Ковригина, Власова. Марфа Петровна в дыму задохлась.

– А завод? – спросил, не дослушав, приезжий.

– На злодея работать велено.

– Беспалов жив?

– В управителях посажен.

– Где он? Пропусти!

– В управителевом доме. В ихней спальной.

Приезжий соскочил с лошади, быстро сунул повод в руку сторожа, крупными шагами прошел ворота и зашагал к дому.

Он прямо подошел к одному из окон, просунул ручку хлыста в створку ставней и застучал в раму.

Прошло несколько минут. Приезжий нетерпеливо переступал, дергал черный ус, хмурился, стегал себя хлыстом по высокому сапогу и сердито бормотал:

– Трусит криворожий… наверно, разглядел в щель… Переметнулся, сволочь. Погоди, доберется до тебя. Яков Борисович.

В птичнике перед крыльцом сонно пропел петух. Приезжий выругался и застучал в ставень кулаком. Но тут на крыльце неслышно приотворилась дверь, высунулась рука в белом рукаве и поманила его. Он, сердито стуча сапогами, взбежал на ступени. Кто-то, не показываясь из-за двери, схватил его за руку и торопливо втащил в щель. Потом дверь бесшумно затворилась.

* * *

Некоторое время все кругом оставалось безмолвным. Потом из глубины заводского двора послышались неровные постукивающие шаги. К управительскому птичнику подошел бродяга, облокотился на забор и сладко зевнул. Птица еще не просыпалась. Он оглянулся на восток – небо позеленело.

«Погожий день будет», – подумал он. Вдруг из-за ворот до него донеслось нетерпеливое лошадиное ржание. Бродяга насторожился. Что такое? Заводские конюшни совсем в другой стороне. Разноглазый, что ли, собрался куда поехать? Так во двор бы к нему лошадь привели. Да и куда ему ехать ни свет ни заря? Или сбежать надумал? Эге, это надо разузнать.

Он прошел вдоль забора и стал напротив крыльца. Между ним и управительским домом был один пустой птичий двор. Там начиналась утренняя возня. С насеста с кудахтаньем слетали куры, перекликались петухи, цыплята тихонько попискивали.

Вдруг дверь на крыльце медленно приотворилась. Бродяга быстро присел за плетень.

Вышел Беспалов – без шапки, кафтан внакидку, – не уезжает, стало быть. Беспалов тревожно оглянулся и махнул рукой. В дверях показался высокий чернобородый человек с ружьем за спиной. Оттолкнул Беспалова и сразу зашагал к воротам. А Беспалов трусцой за ним. Бежит и кругом озирается.

У ворот тот остановился, поглядел сверху на Беспалова и сказал не громко, но так, что у бродяги и то мороз по коже побежал:

– Смотри ж ты! Так и дальше гни, как начал. Недолго теперь. А уж Яков Борисович тебя не забудет… Коли что, – прибавил он, уже стоя в воротах, – можешь башкирцев кликнуть. Они хоть и передались Емельке, а заводы уже начинают грабить… Про пушки не забудь, что говорил я.

Беспалов только кланялся и прижимал руки к груди.

Приезжий отворил ворота, вышел, и через минуту послышался все ускорявшийся топот. Только тогда Беспалов распрямил спину, облегченно передохнул и повернулся к дому…

– Цып, цып, цып, цыпеньки! – пропел протяжный смешливый голос.

Беспалов шатнулся, точно его стукнули по лбу, и втянул голову в плечи. Но сейчас же увидел бродягу, узнал и заговорил, хотя голос у него так и обрывался:

– А ты… с птицей всё… любишь, видно… прикармливаешь.

Бродяга молчал, посмеиваясь.

Беспалов перевел дух и заговорил уверенней, поглядывая на бродягу ясным глазом: – Иди ко мне за птицей ходить, прохожий человек, – полтора целковых в месяц положу.

– На том спасибо, – пропел бродяга, – а только в батраках жить – хозяином не быть… Левый глаз Беспалова зорко глянул на него из своей щели.

– Как звать тебя, прохожий человек? – спросил он.

– Иваном кличут, – коротко ответил тот.

– Рано ты встаешь, Иван. Ишь, в колокол еще не били. Видно, птицу жалеешь.

– Всякого своя забота свербит, – усмехнулся Иван: иной птицу жалеет, иной пушки бережет… Тяга, тяга, тяга!.. – запел он, бросая зерна через забор.

Беспалов так побелел, что обе щеки его почти сравнялись.

– Вот что, Иван, прозяб я чего-то, – заговорил он сразу охрипшим голосом. – Согреться бы в пору. Заходи, угощу.

– Вот это дело, – оживился бродяга. – Опохмелиться охота, а поднести нынче некому.

Беспалов отвернул щеколду у калитки, и бродяга быстро заковылял за ним в дом.

Глава шестая

За три дня первый раз вышло солнце, зажгло церковный купол и засверкало в медных обрезках среди мусора на заводской площади. Загорелся и медный колокол, который, зевая, раскачивал конторский сторож.

Управительский работник с заплывшим глазом и распухшим носом открывал ставни в господском доме.

Завод зашевелился. Из поселка на площадь лениво потянулись рабочие.

Открылась дверь управительского дома, и на крыльцо вышел Беспалов с бродягой. Они, видимо, оба немного выпили и раскраснелись.

– Так ты, Иван, ужо приходи, – сказал управитель, – курятник почистишь и утку мне к обеду зарежешь.

Работник издали подмигнул Ивану и щелкнул себя по шее.

Бродяга кивнул и пошел к людской, а Беспалов не спеша зашагал к конторе. Увидев Беспалова, рабочие приободрились. Может, опять праздник даст. Кому охота работать?

Беспалов вошел на крыльцо и сказал:

– Аким Наборщиков, выйди-ка