Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников

Все у Галки и Нины в Сталинграде осталось, понятное дело, но как же так — чьи-то валенки брать бесплатно?

— Скажешь маме, что это школа валенки тебе на зиму дала, — видя растерянность девочки, подсказала Федосья Федоровна.

Валенки были не новые, подшитые, но зато очень крепкие, если их беречь, можно проходить не одну зиму. Так сказала мама, когда Галя пришла домой с подарком из школы.

— Ты хоть спасибо-то не забыла сказать? — спросила Полина Андреевна.

Галя молча мотнула головой. Наблюдая за мамой, Галя поняла, что ничего предосудительного мама не увидела в том, что она взяла валенки.

— Люди помогают друг другу, — объяснила мама, — вот вырастешь большой, тоже будешь помогать, когда кому-то вдруг станет тяжело жить…

И все-таки Галя померила валенки и вдоволь налюбовалась ими только вечером. Все ей казалось, что это не ее валенки. А вечером она надела их и зашагала по половицам. А мама тихо улыбалась на дочкину радость, посматривая на Галку с кровати.

— Это я к зиме привыкаю, — заметив мамину улыбку, сказала Галя.

— Ну-ну, привыкай. Нине тоже дай попривыкать, а то как же так, у тебя валенки, а у сестры нет. Будете по очереди их надевать, если придется в займище за дровами сходить.

— А я, может, лучше все время сама за дровами буду ходить?..

Сказала так Галя, но сразу же поняла, что говорит что-то не то, и тут же стала снимать валенки. Они ей были чуть-чуть великоваты, значит, Нине будут как раз. И тяжелые, потому что подшиты толсто и основательно.

— Вот еще, что я — дурочка сейчас валенки надевать? — отказалась Нина.

Ну и пусть не мерит, подумаешь — воображала. Наверное, обиделась, что Галке валенки в школе подарили, а ей нет.

— Если хочешь знать, эти валенки нам на двоих дали, — соврала Галка. — Федосья Федоровна так и сказала: «Это вам с сестрой на двоих». У нас в классе учится Солин Андрей, они вчетвером носят одни валенки.

Нина ничего не ответила на Галкины слова, но, наверное, успокоилась.

— А что если я в валенках завтра пойду колоски собирать в поле? — спросила Галка, вспомнив, что Федосья Федоровна предупредила их о том, чтобы потеплее завтра оделись, потому что пойдут в колхоз. Колхозное поле хоть и рядом совсем, на окраине слободы, но там будет холодно, ветер все-таки.

— Ты что? — осуждающе посмотрела Нина на сестренку. — Совсем того?..

Чего «того», Галка уже знала. Она понимала, что в валенках, конечно, не пойдешь сейчас никуда, кто ж в валенках по земле ходит, но она просто так сказала это. Придумала и сказала, нельзя, что ли?

— Нина, возьми кастрюльку и почисть картошку, — сказала мама, — давайте, дочки, обед приготовим. А ты, Галя, убери валенки под кровать. Если будет холодно, надень — походить дома, а на улицу в них можно, только когда снег выпадет, а то промокнут и быстро испортятся.

Кастрюля, в которой они готовили себе обед, хорошая алюминиевая кастрюля, — тоже была подарком. Ее дала Полине Андреевне и девочкам Берта Моисеевна. Она подарила маме также зимнее пальто.

— Вот вылечимся с вами, Полина Андреевна, и — на улицу, свежим воздухом дышать.

— Да есть у меня пальтишко… — протестовала Полипа Андреевна.

— Видела я ваше пальтишко на рыбьем меху… Вы уж не возражайте. У меня форма военная, мне пальто не пригодится, а вам, дорогая, оно как раз будет. Мы с вами одной конституции, хоть я и постарше вас…

Постарше Берта Моисеевна была лет на десять, однако, подвижная, энергичная, подтянутая, совсем не казалась пожилой женщиной, у которой, как она объяснила как-то, даже и внук имеется.

Пальто Берты Моисеевны висело на косяке двери, сначала со стороны ее комнаты, а теперь на том же косяке, но в комнате, в которой жили Беляковы. Его перевесила, не обращая внимания на возражения Полины Андреевны, Гуревич. И теперь считалось, что пальто принадлежит Полине Андреевне. Когда она его сможет надеть или хоть примерить — неизвестно: ноги у нее болели так, что не давали подниматься, чтобы сделать хоть самую малую работу по дому.

Сразу-то Полина Андреевна было тоже поступила работать в госпиталь и недели две работала, но потом слегла окончательно — сточная труба, в которой она простояла немало часов во время налета фашистских самолетов, отняла у нее ноги. Сумеет ли их вылечить эта хлопотливая, беспокойная и сердечная Берта Моисеевна, кто же скажет? Может, на всю жизнь уложила Полину Андреевну болезнь, сделав инвалидом.

— Вам, дорогая, нельзя падать духом, — говорила Берта Моисеевна. — Никому и никогда не надо падать духом, а вам с вашими ногами — тем более. А вылечить вас мы вылечим, дорогая. Но помогайте нам, помогайте, милая…

Полина Андреевна и рада бы не падать духом, но как это сделать, когда ежедневно видишь, что малышки ее, полуголодные, неухоженные, все за нее делать вынуждены… И еще не оставляет ее одна картина — разрушенный город, дымящиеся развалины госпиталя, воронка от бомбы в кочегарке, куда были перенесены тяжелораненые. Она понимала, что никто ее не обвинит в этой трагедии, но почему-то считала себя виноватой. Да, конечно, раненых нельзя было перевезти через Волгу, но, может быть, их можно было как-то спасти… Как, она и теперь не знала, искала мысленно эту возможность, не находила, но все не могла успокоиться… Беспомощные раненые, в бессознательном состоянии погибшие во время налета, были ее неослабевающей болью. Ночью же Полине Андреевне совсем было плохо, ее преследовали кошмары из огня, дыма и крови, грохота, рева, визга войны, которые, наверно, теперь всю жизнь не уйдут от нее.

— Мама, мама, — будили ее среди ночи Нина или Галя. — Ты чего?

А Полина Андреевна металась в кровати, стонала. Разбуженная, медленно приходила в себя, лежала молча и боялась заснуть.

Утром на следующий день Нина и Галка встали очень рано, еще и темно было. Надо идти в очередь за хлебом. Женя — старший сын хозяйки — стоял в очереди с вечера, потом его сменил Толик. Он и сейчас там, на улице возле Комсомольского садика. Теперь надо было идти девочкам. На них тоже номер записан. Женя показывал — на ладони. Номер 236.

Женька взял огрызок чернильного карандаша и сказал:

— Ну-ка, давай руку.

Галя протянула ему ладошку, и он, послюнявив карандаш во рту, стал писать на середке Галкиной ладони густые фиолетовые цифры, сначала утицу-двойку, рядом крендельки тройки и шестерку. Ладошка у Галки маленькая, а цифры большие, и получилось так,