Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

людей. Даже эти вот тетки… Они точно такие, каких я встречала. Но тебе как-то удается поймать моменты, когда лица рассказывают истории. Вот эта, например… На кого она косится? Может быть, мимо проходит молоденькая соседка, к которой захаживает ее муж. Рыбак. Да, он рыбак. Он выходит на сейнере в плавание, и стареющая жена ждет его месяцами. А вернувшись, он ускользает из ее постели, чтобы оказаться в той – за стенкой. И этой женщине все известно, но она решила, что будет скрывать свою боль, иначе он уйдет совсем. А без него, без этого тягостного ожидания, жизнь вообще опустеет… Дети давно выросли и уехали, а пенсия не позволяет навестить внуков. Из ежедневных занятий только телевизор и болтовня с такими же старыми, безмужними, никому не интересными тетками. Среди них эта женщина считается счастливицей… Вот она и молчит. Только взгляд выдает ее. И ты поймал этот взгляд.

Замолчав, она посмотрела на него вопросительно.

– Ого… – протянул Илья пораженно. – Мне такое и в голову не приходило… Вот это воображение!

Кире показалось, будто взгляд, устремленный на нее, изменился. Из случайной девушки, которая от возбуждения и страха смеется, как ненормальная, она превратилась в человека, способного придумывать целые судьбы. Илье было невдомек, что такое случилось впервые, и Кира сама поражена не меньше. Откуда вырвался этот поток? Ей всегда нравилось заглядывать в окна чужой жизни и воображать, какие разворачиваются драмы в четырех стенах, но еще никогда она не рассказывала об этом вслух.

– Почему ты не попыталась развить это?

– Что? – не поняла Кира.

– Способность сочинять!

– Да нет у меня никаких способностей! – Она вздохнула. – Я как-то попробовала записать – полная ерунда получилась…

– Жаль. Может быть, еще попробовать? – Кажется, он произнес это искренне.

– А зачем? Писателей и без меня хватает.

– Фотографов еще больше…

– Да, но ты сумел показать свой мир!

– Ты могла бы сделать то же самое.

Кира скованно засмеялась:

– Не думаю. Да и зачем мне это? Меня никогда не тянуло писать книги. Разве что – придумывать по случаю, на ходу… Но кому это интересно, кроме меня?

– Возможно, ты и права…

Только когда он произнес эти слова, Кира ощутила, до чего же ей хотелось, чтобы Илья ее переубедил. Заставил поверить, будто она тоже способна на нечто большее, чем питаться крохами чужих судеб. Он отступил слишком поспешно… Как будто спохватился: «Что я несу?! Зачем пытаюсь внушить этой заурядной девице веру в себя? Графоманов плодить? Увольте!»

– Мне пора на работу, – проговорила Кира, постаравшись не выдать обиды.

Он взглянул на часы:

– Да уже…

«И не остановит? Не предложит плюнуть на все?» От обиды так защипало в носу, что Кира бросилась к лестнице. Не нужно Илье видеть даже отблеска ее слез. Ему это может быть интересно только как профессионалу. Снимет и забудет… Фотографии той женщины – где они? Уничтожил? Хранит в Гугле? Кира слышала, многие сейчас так делают. Семейные альбомы сменились сетевыми. Другое время, другие ценности…

Сбежав по ступеням, Кира принялась озираться в поисках выхода – не успела запомнить, как устроен его большой дом. Он был совершенно не похож на большинство строений в этом городе, прилепившихся к подножиям гор, вскарабкавшихся на плечи друг друга. Такой был у Ларисы с сыном… Нижняя его часть выходила на улицу, и в ней был музей, а жили они в узкой двухэтажной части, к которой сверху пристроились соседи.

Илья же (или его родители?) построил свое жилище на ровном месте, и с соседями его объединяла только каменная ограда. Поскольку никто не наступал на его крышу, дом был спланирован с высокой мансардой, откуда только что спустилась Кира.

– Погоди! – окликнул Илья, когда она уже была на пороге. – Куда ты бежишь? Я отвезу тебя.

Кира рванула дверь:

– Не надо. Я люблю ходить.

– Когда ты вернешься? Зайдешь после работы?

– Зачем?

И тут же пожалела, что произнесла это. Получалось – напрашивалась на признание. На такой вопрос можно было ответить только всерьез.

Но Илья увильнул:

– Сходим куда-нибудь.

– Например, в кафе? Я там работаю.

Он быстро приблизился и стиснул ее локоть:

– В чем дело? Я тебя обидел?

– Ну что ты… Мне просто пора.

– Пора бывает разной. Разве сейчас не настала пора любви?

Прижав ее к двери, Илья зубами потянул завязку на ее сарафане, а натянулось что-то внутри ее, да так пронзительно, что Кира напряглась и замерла: только бы не отпускало… Его руки скользнули под воздушный подол, и она поняла, что никуда не уйдет, пока Илья не завершит свое колдовство. Может быть, на этот раз оно не обернется опустошением…

Но из его дома Кира вышла будто лишенная кожи: мягкий солоноватый ветер причинял ей боль. Знакомой легкости, какую в первое время она испытывала после близости со Станиславом, не было. То, что совершал Илья, казалось ей мрачным обрядом торжества силы, и она не могла противостоять ей. И вместе с тем в душе нарастал темный восторг сопричастности с той скрытой от большинства, пугающей стороной жизни, куда Илья постепенно ее втягивал. Презирая себя, она не могла не признаться, что ее уже тянет прийти к нему снова…

«Вот что случилось с той женщиной, – подумала Кира, не замечая, куда идет, не видя вокруг ничего. – Он так же околдовал ее. Погубил. Черт! Что происходит со мной?! Зачем мне это?»

Она понимала, как безбожно опаздывает, и все же бросилась к морю: окунуться хоть раз, смыть скверну… Чтобы вечером опять погрузиться в нее с головой.

Пренебрегая болью в колене, Кира со всех ног бежала к тому месту на берегу, которое открыл ей Антон. Там не бывает отдыхающих… Там она сможет избавиться от ощущения греховности, налипшего на кожу. Невозможно принести его в уютное «Кошачье царство». Откуда оно взялось? Не ханжа ведь, не школьница… Кира не помнила, чтобы такая брезгливость по отношению к себе возникала у нее хотя бы с одним из мужчин ее жизни. Илья не заставлял ее делать ничего омерзительного, почему же ее передергивало от накатывающих телесных впечатлений? Или все дело в тех сообщениях, хранившихся в памяти телефона? И если б она не подозревала, как совсем недавно страдала другая женщина, то не было бы и этого отторжения?

Кира поймала себя на последнем слове и машинально повторила вслух:

– Отторжение?

И поняла, что как раз этого-то и не чувствует. Илья пугал ее, но не отталкивал. Скорее, наоборот, ее тянуло к нему так, будто она попала в эмоциональное рабство. Ему стоило только щелкнуть пальцами. И самым непоправимым казалось то, что ей ничуть не хотелось вырваться на свободу. Но это казалось неправильным, пагубным, она твердила про себя, что должна сопротивляться подобной зависимости…

– Он же не любит меня, – пожаловалась она морю и подставила лицо по-июньски прохладной волне. – Я должна остановить