Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

ему велосипед, и опустил его на траву, позволив ей не разрывать невидимой нити, натянувшейся между ней и крымской фантастической реальностью, в которой он жил. И посетовал:

– Фотография не передает… Сколько раз сюда приезжал, и так снимал, и этак. Не то…

– Да! Это невероятно!

– Ну все, не говори больше ничего, – попросил он.

Она поняла. И повернулась к нему:

– А ты всегда не особенно разговорчив?

Он дернул плечом и потрепал свои короткие волосы, точно сушил их на ветру:

– По-разному… Смотря о чем речь. Отдохнем?

– Да, – выдохнула Кира с облегчением.

Колено несильно напоминало о себе. Ей вдруг вспомнилась подруга матери, работавшая редактором в детском издательстве. «Головы, глаза, ноги и прочие части тела в текстах часто живут своей жизнью». – Она усмехалась, привычно покусывая кончик шариковой ручки. – Каково, а? «Губы прекратили хаотичное движение…»! Или: «Он стоял на груди со сложенными руками»… Йог, что ли?! И таких перлов – пруд пруди!»

Усевшись на краю поля, Кира наспех пересказала это Илье, ожидая, что он расхохочется вместе с нею, но тот лишь едва заметно приподнял левый уголок рта. Ей стало обидно: «А вот Антон рассмеялся бы! – Она спохватилась: – О чем это я? Антошка же ребенок! Рыжий жеребенок. Как можно их сравнивать?»

– У тебя есть знакомые редакторы. – Илья сделал недоверчивую гримасу. – Ты любишь читать?

– Люблю. Только здесь у меня нет книг… В библиотеку, что ли, записаться?

Она ожидала, что Илья как-то поддержит разговор, но он промолчал. Сидя вполуоборот к ней, он смотрел на светящуюся на солнце лаванду, от запаха которой у Киры мутилось в голове. Его лицо было серьезно и так красиво в этот момент, что она невольно засмотрелась: «Ох, какой…» И опять подумалось о Ларисе: трудно остаться непорочной, если у тебя такой племянник…

– А я не люблю читать.

– Что?!

– Не люблю. Хотя много прочел. Ну, наверное, кто-то и больше… В детстве я запоем читал! А сейчас не тянет. Удивлена? А почему я должен верить тому, что придумал совершенно незнакомый мне человек? Будь тот хоть Лев Толстой! С какой стати мне принимать его мысли как непреложную истину?

Кира растерянно пробормотала:

– Да почему? С автором можно и поспорить.

– Я не люблю спорить.

– Что же ты любишь? – не удержалась она.

– Ты знаешь, – уголок его рта уже знакомо дрогнул.

– Ты о фотографии?

– Снимки не врут. Они всегда правдивы.

– Ну конечно! – с иронией воскликнула Кира. – А фотошоп? Из престарелых актрис мастер делает юных красоток, и все этому верят…

Илья поморщился:

– Это не фотография, а извращение. Ты же не станешь отрицать любовь только потому, что существуют педофилы и прочие?

Отметив, как часто Илья произносит слово «извращение», чем выдает себя, Кира призналась:

– Знаешь, с любовью мне как-то не особенно везло… Не думаю, что могу быть экспертом в этой области.

Его кривая усмешка стала казаться ей милой.

– Экспертом и не надо. Упаси бог!

Потянувшись, он надломил стебель лаванды, помедлил и оторвал ее. Неожиданно шумно втянул запах… И от этого почти звериного порыва Кире стало вдруг страшно.

«Я боюсь его? Глупость какая… – попыталась она урезонить себя. – Наверное, я зря начала критиковать его фотодело, вот он и завелся…»

То, как она старается оправдать Илью, странным Кире не показалось.

* * *

От поблескивающего на солнце плеча исходил жар, ей чудилось – она улавливает его запах. На майке сзади зависла хвоинка, притягивая взгляд. Тянуло снять ее, но Кира не могла решиться.

– Ты здесь родился? – спросила она, чтобы отвлечь себя. – Или…

– Родился. И умру. Я так решил.

– Как можно быть уверенным в том, что произойдет через… полвека? Все может измениться.

– Все уже изменилось. Крым стал российским. Моя бывшая жена с моим сыном и с моими родителями уехала во Львов. А я остался. И они мне даже не звонят.

– Почему?

– Разве не очевидно?

– Нет, – растерянно призналась она.

– Считают меня предателем. Для отца я теперь вроде Павлика Морозова. Слышала о таком?

– Но это же они уехали от тебя!

Его пальцы медленно обрывали мелкие лиловые лепестки, осыпавшиеся на черные «велосипедки», точно Илья на ее глазах делал инсталляцию, просившуюся в кадр. Кире подумалось: наверное, художники непроизвольно преображают действительность, чтобы она цепляла. Ей трудно было отвести взгляд от этого сухого дождя, рождаемого его руками…

Илья несогласно повел головой:

– Я предпочел своей семье этот город. Наше море. Не знаю, правильно ли это… Разве человек не дороже любого места на земном шаре? Жена поняла, что слишком мало значит для меня, раз я не готов ради нее отказаться от всего этого…

«Телефон не его жены, это точно, – решила Кира. – Сколько уже Крым наш? А телефон потеряли совсем недавно».

– У тебя ведь вся жизнь связана с этим городом. – Она произнесла это больше из вежливости, чем из желания помочь ему оправдаться.

Можно было что-то ответить на это или хотя бы кивнуть, но Илья молчал. Жалел, что завел этот разговор? Откровения хороши с самым близким или совершенно незнакомым человеком, который никогда больше не встретится и не заставит тебя пожалеть о минутной слабости. Но Кира не была для Ильи ни тем ни другим.

– Наверное, весело расти у моря? – выдавила она, краснея.

Ей вовсе не нравилось вытягивать из него слова. Она и сама всегда тяготилась необходимостью общения. Но раз уж позвала его с собой…

Но Илья вдруг точно проснулся, глаза заблестели:

– Еще как! Детство у меня было… Ну, таким и должно быть мальчишеское детство, понимаешь? Я своему сыну хотел бы того же.

Швырнув ободранный стебель лаванды, он процедил сквозь зубы:

– Теперь я даже не узнаю, каким он растет. Может, и не увижу никогда…

– Разве украинцы летом не приезжают в Крым?

– Еще как приезжают! Только она не приедет.

– Сейчас у пацанов другие игры, – осторожно заметила Кира.

– Верно. И другие мечты.

Почему-то у нее мелко затрепетало сердце:

– А ты о чем мечтал?

– Конечно же стать капитаном, – усмехнулся Илья. – Обойти под парусом весь мир. Хлебнуть рому в каждом порту. Влюбить в себя первую красавицу. А потом обязательно вернуться к этому берегу.

– Влюбить в себя? – выхватила Кира. – А влюбляться ты не планировал?

И удивилась, как важно оказалось услышать ответ. Но Илья вдруг поднялся:

– Проводить тебя домой? Или еще хочется чудес?

– Еще, – протянула она каким-то глуповатым девчачьим тоном. Сама не ожидала от себя такого…

На секунду Илья задумался, а потом произнес так, точно говорил о религии, – серьезно и чуть возвышенно:

– Главное земное чудо ты уже видела. Я не об этом поле…

– Море?

У него дрогнули губы:

– Искупаемся?

– Но я без…

– Догадываюсь. Клянусь, не буду подглядывать, пока ты не войдешь вот так. – Его рука чиркнула по горлу, и Кире стало смешно. Обычно этот жест изображал совсем другое.

Она решила предупредить:

– Плаваю я хуже, чем катаюсь.

– А я и не собираюсь устраивать заплыв в Турцию! Нет, если не хочешь…

– Хочу! – вырвалось у нее.

Захотелось прикусить себе язык: слишком откровенно прозвучало это «хочу». Неуместно откровенно.

Двусмысленностей Кира не любила… В ее