Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

Илья, ленясь встать с постели, – все понимали, что бабушка скоро умрет… Она и жила-то уже лишь наполовину в этом мире. Но всех ее уход подкосил… Как будто она была последним, что нас объединяло…»

С кладбища Илья прямиком отправился к морю. Начинал тосковать, если хоть день его не видел. Достаточно было между съемками пусть на пять минут заскочить в любимую бухту Крошку, чтобы поглубже втянуть запах вечной жизни, и можно было жить дальше. Купаться каждый день не получалось: он был нарасхват. И это радовало – львиную долю заработанного он переводил сыну и родителям. Пусть живут в иллюзии, будто их мечта о европейской жизни сбылась. Смешные…

Но с Кирой он все же вошел в воду. И выбрался на берег, точно после крещения, улавливая, как проклюнулась в душе надежда на реанимацию чувств. Не к этой девушке, конечно, тут все было внове. Но к самой жизни… К еще не отвернувшимся от него в тот момент Антошке и Ларисе – осколкам того большого семейства, что некогда собиралось за овальным столом на веранде. И Муся, его бывшая жена, сверкая зубами, выносила огромную супницу с украинским борщом…

Теперь казалось, что все уперлось в этот чертов борщ! Муся ревела, заголив крупные, смуглые колени, упершись в них локтями:

– Они ж не дадут мне на моей родной мове теперь говорить! Борщ украинский запретят готовить!

Илья не мог поверить, что она говорит это всерьез:

– Что за истерика? Ты же двух слов на своей мове связать не можешь… А борщ при чем? Кто будет к тебе в кастрюлю заглядывать?

И он утихомирил бы свою вчерашнюю пэтэушницу, если б не его мать, внезапно решившая, что заслужила «на старости лет» пожить в «цивилизованной Европе». Образумить ее – «Где Европа, а где Украина?!» – Илья не пытался: она сразу хваталась за сердце и требовала вызвать «Скорую».

– Скажи им… Москаль душит… – хрипела она, пока отец искал телефон.

– Да вы все тут лишились последнего разума? – заводился Илья. – То есть вы все – хохлы, а я, ваш сын, – москаль? Это как понимать?

На него никто не обращал внимания, и он уходил из дому, чтобы только не слышать ни рева, ни бреда. А однажды вернулся в пустой дом.

Нет, они, конечно, двадцать раз говорили ему, какого числа уезжают… И настойчиво звали с собой: «Сынок, тебе кто дороже – я или Путин?!» Но это все отдавало таким фарсом, что Илья не допускал мысли, будто родители говорят всерьез. Даже специально ушел из дому на рассвете, чтобы никто не успел его перехватить. Он был уверен: они не смогут уехать, с ним не простившись.

И внезапно остался в тишине…

Сегодня дом молчал так же осуждающе, как в тот день, когда Илья впервые проснулся в одиночестве. Но тогда, по крайней мере, никто не умер. Не то чтобы он часто проведывал бабушку, но бывал же в «Кошачьем царстве» и наспех касался губами седых волос. Узнаёт ли она его или каждый раз неприятно удивляется фамильярности молодого человека, Илья старался не задумываться. Если верить Кире, Антона их бабушка забыла, с чего бы Илье остаться в ее памяти? Вот только можно ли верить Кире…

Накануне он с трудом заставил себя поцеловать мертвый лед бабушкиного лба. Освежившись после кладбища бризом, Илья вернулся в «Кошачье царство», хотя Антон велел ему не показываться на глаза. И они втроем тяжко напились, надеясь, что простая водка смоет все сложности, возникшие между ними.

Но через полчаса Антон уже орал на него, ударяя кулаками по столу:

– Ты – сволочь! Она ушла из-за тебя! Как мне теперь жить?

Спьяну Илья не мог разобрать, о ком твердит брат – о бабушке или о Кире, которая сгинула, как нечистая сила, пока он вызывал «Скорую». А ему пришлось остаться и принять удар на себя… В прямом смысле – Антон двинул ему в челюсть так, что Илья пролетел мимо пары столиков. А Лариса и не подумала остановить сына.

«Как они догадались, что между нами произошло? Или у меня на роже все было написано? Любовью пахло?» – Илья лежал с открытыми глазами, а с подвесного потолка на него глядел смутный призрак. Единственный, кто поджидал его в постели.

Впрочем, было несправедливо так гнусно думать о Кире, но в ее исчезновении было нечто если и не потустороннее, то уж точно мистическое. Будто она только и дожидалась, чью жизнь бы забрать, и покинула их мир, получив желаемое. Пришелица. Конечно… Разве в истинной реальности встречаются девушки с такими глазами?

Теперь Илье мерещилась неодолимая ведьмовская сила в том, как легко Кира взволновала его, притянула и взяла все, что хотела. А ведь на съемках он видел девушек и покрасивее, с эталонными формами и пухлыми влажными губами. Но смотрел на них только профессиональным взглядом, не мужским, хотя Муся, помнится, и бесилась от ревности. Правда, запретить ему работу с моделями не могла – больно жирный кусок начал приносить домой муж, подвизаясь на поприще «глянца».

– Кира-Кира, – пробормотал он и перекатился к краю постели. – Откуда ж ты взялась на мою голову? Куда делась?

Жизнь в одиночестве отучает от манер – Илья разгуливал по дому в трусах, пока не наступал час отправляться на работу. Налив стакан вишневого сока, который обожал, он жадно сделал несколько глотков, спускаясь по лестнице, и – на ее изгибе – содрогнулся всем телом: на диване внизу сидела Кира.

Его нога скользнула мимо очередной ступеньки, влажный холодный стакан выскользнул из пальцев. По инерции рванувшись за ним, Илья попытался ухватиться за перила, но промахнулся, плашмя ударился о ступени и скатился вниз, сквозь шум, вскипевший в голове, расслышав испуганное восклицание.

«Ведьма! Теперь за мной явилась?!» – Он застонал от боли, скорчившись на полу.

Легкими, птичьими прикосновениями Кира уже оглаживала все его тело:

– Прости! Прости! Напугала? Ты не закрыл дверь. Я решила не будить тебя…

– Лучше б разбудила, – простонал он. – Черт! Отойди от меня.

Она отползла немного и села на полу, по-турецки скрестив ноги, не прикрытые джинсовыми шортами. Выражения обиды и вины попеременно вытесняли друг друга: она то надувала губы, то поджимала их.

– Теперь ты поранил колено…

– Да какое колено, я все себе переломал!

– Может быть, «Скорую» вызвать?

– Отстань! Отстань от меня.

– Как хочешь.

Кира вдруг легко поднялась и ушла в кухню, оставив его корчиться в одиночестве. От этого Илья пришел в себя и осторожно разогнул ноги, покрутил плечами, проверил – все ли пальцы слушаются, ощупал голову. Самому не верилось, но, кажется, все работало не хуже, чем раньше. Только в голове стоял мутный гул, но такое всегда бывало с похмелья.

«Ладно, хоть не стошнило при ней», – с ухмылкой подумал он, чувствуя,