Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Легкое прикосновение обожгло колено, вырывая Александра из сладостной вязкости полусна. Он пощурился, пока глаза привыкали к остроте пронзительных лучей.
— Что-то ты неважно выглядишь, — сказал он, глядя исподлобья на Гефестиона.
— Устал. Да, и настроение никуда.
— Ты какой-то бледный. Что случилось?
— Ничего особенного. Сон дурной утомил. Пытался проснуться, но никак не мог.
— Сон? — Александр задумался. — Спишь один, вот и мерещится всякое. Сны надо толковать у Аристандра. Он в этом деле мастер. Что тебе явил Морфей?
— Лучше бы и не видеть то, что я видел. Ты, склоненный над моим телом и я, но я не тот, что всегда, а как бы вне себя. Ты зовешь меня, но не слышишь ответа, хотя я кричу тебе, что есть сил. Паромщик отказал мне. Сказал, заберет двоих, чтобы я ждал. Я спросил, о ком он говорит, а он ответил: «Ты должен знать». Что я должен знать, Александр?
Глаза Гефестиона потемнели. Александр видел, что в них плещется тревога. Все слова сразу позабылись, и царь молчал, словно ожидал чего-то..
— Что я должен знать, Александр? — голос Гефестиона прозвучал глухо.
— Судьба выбрана нами, — спокойно произнес Александр, и голос его дрогнул. Царь старался скрыть это, но Гефестион схватил его руку, прижал к груди и склонился для поцелуя. — Выбрана и призвана…
— Сохрани моего сына, Александр, — взмолился Гефестион, но тот резко одернул руку.
— Больше ни слова!
Он гневно поднялся, взглянув сверху глазами громовержца.
— И это ты говоришь мне сейчас?! Сейчас, когда мир лижет твои ноги?! Когда позади десять лет дорог и крови?! Когда пред всеми я признал тебя равным себе, а значит и равным богам?!
— Все верно. Ты возвращаешься победителем в свою Трою, в Вавилон, но я уже не увижу его.
— Тебе должно быть известно! — тон Александра стал царским, холодным и жестким. — Тебе одному я прощал все и всегда! То, что ты говоришь сейчас, я не желаю слышать, ибо…
— Я пришел к тебе не как к царю. Я пришел к другу, — совсем тихо произнес Гефестион, —, но не нашел его. Здесь только царь. И ты прав, забудем то, что я говорил.
Гефестион тоже поднялся. Он молча взглянул на друга, и взгляд этот острием рассек его душу. В молчании было больше смысла, чем в словах. Души переплетались, закручивая в тугую спираль все, что прожито и пройдено, перечувствовано и выстрадано. Чем дальше расходились по жизни эти линии, тем сильнее стремились они друг к другу, тем сильнее скручивались, соединялись и срастались в единое неделимое. Гефестион не сказал больше ничего, лишь слегка задел плечом, уходя. Александр не повернул головы, не окликнул, не посмел. Страх взвился в нем обжигающим пламенем, поглощающим чувства, застрял комом в горле и взорвался, разлетаясь по телу потоками ранящих стрел. Уже несколько дней царь замечал, что с Гефестионом творится что-то неладное. Он был бледен и неразговорчив. Его беспокоили странные боли в животе, но Гефестион упорно не желал помощи врача.
Солнце по-детски заигралось на золотых лавровых листьях. Сияние веселых бликов проливалось на волосы, впитывалось, преображая волосинки в лучащиеся нити. Глаза Александра, светло-тигриные, искрились множеством граненых звезд. Он медленно развел руки, приветствуя возбужденно-бурлящую толпу. Ликование перерастало в гул приветствия великого повелителя. Царь был прекрасен в алом одеянии с золотой каймой, унизанной многоцветием дорогих каменьев. Мощное украшение покоилось на груди символом величия Великого.
Гефестион смотрел на Александра, и в глазах невольно зародились слезы, блеснули изгибами ниспадающих дорожек, сорвались и померкли на распаленной загорелой груди. Царь мира в лучах славы… Повелитель Персии, снискавший царство по себе… Воин, бросивший вызов богам… Наследный принц доблести и мужества… Гефестион смотрел на друга, и сердце наполнялось радостью, такой великой, что, проливаясь, она заполняла все его сознание. Казалось, что даже солнце склоняется перед равным себе. Гефестион был счастлив. Это было абсолютное счастье. Тот тонкий предел, когда дороги мечтаний пройдены, и та единственная звезда, к которой стремился, наградой покоится на твоих ладонях.
«Белобрысый мальчик с темным провалом выпавших молочных зубов и движениями лягушонка, так мечтавший о славе могучего Ахилла… Как я слушал тебя тогда! Как верил, что ты покоришь мир! Я видел каждый твой шаг, слышал каждый вздох, я знаю каждый изгиб твоих шрамов… Я знаю, сколько стоит этот мир, что сейчас рукоплещет тебе», — думы Гефестиона почти заглушили рев толпы, словно непроницаемая стена отделила его. Внезапно внутри взметнулась боль. Взметнулась и осталась. Тяжелые капли выступили на висках. Волосы на шее намокли, и несколько горячих ручейков скользнули между лопатками. Гефестион приподнялся и начал пробираться к проходу. Ему было нехорошо, и он стремился поскорее покинуть театр. Зрители не обращали на него внимания, увлеченные действом на арене.
Едва миновав верхние ступени, Гефестион согнулся, падая на руки телохранителей и теряя от боли сознание. Бледность разлилась по лицу, заостряя черты…
Неясный шум, напоминающий птичий клекот, сменялся голосами, но какими-то неестественно хриплыми. Тяжелые волны накатывали, оглушали и отступали, позволяя сознанию несмело выныривать из гнетущего провала. Голова стала столь тяжелой, что казалось, не найдется силы способной приподнять ее. Среди гула волн Гефестион неясно различил голос Александра где-то совсем рядом и откуда-то издалека.
— Почему до сих пор не послали за Критобулом?! Разве я не распорядился еще утром?!
— Гефестион очень разгневался, — оправдывался кто-то. — Он грозился собственноручно убить любого, ослушавшегося его приказа.
— Что-о-о?! — взревел Александр, мгновенно покрывшись красными пятнами. — Я не припоминаю, чтобы давал распоряжения о праве отмены своих приказов кем бы то ни было еще! Исключения не было ни для Гефестиона, ни для самого Зевса!
— Прости, Александр, но как можно выполнить два исключающих приказа? Ты сам распорядился слушаться повелений хилиарха, как своих собственных.
— Как своих собственных! Но не отменяющих их! Неужели не ясно?!
— Александр, то, что ты требуешь, невыполнимо.
— Та-а-ак. Допустим. Но почему, в таком случае, не доложили мне?!
— Гефестион запретил беспокоить тебя такими пустяками.
— Пустяками?! Это, по-вашему, пустяки?! Если позднее, чем я закончу говорить, не будет послан отряд в Вавилон за Критобулом, я вздерну вас на ваших собственных кишках!
— Александр! Александр! Гефестион приходит в себя!
В следующее мгновение Гефестион ощутил щекой беспокойное дыхание царя.
— Слава богам! Гефестион!
Дрожащая рука Александра опустилась на влажный лоб друга. Слабая улыбка едва обозначилась на оживающих губах.
— Александр, — еле слышно прошептал сын Аминты.
— Ничего не говори! Прошу тебя! — взмолился царь.
— Не надо. Не надо…
— Чего не надо, Гефестион? Скажи, я все исполню.
— Не надо на кишках. Это больно.
Александр отпрянул от лица Гефестиона.
— Ты точно убьешь меня! Боги, зачем вы послали мне его однажды?!
— Чтобы ты боялся за меня, — уставшие, но озорные темно-серые кружочки вновь рождались в подрагивающих открывающихся ресницах. — Тебя не убили ни сражения, ни холод, ни боль. Неужели же ты думаешь, что уставшему и больному другу под силу свалить такую махину?
— Именно. Ты, живущий во мне, точишь мои силы изнутри! Если б не ты, я жил бы сейчас спокойно!
— Ты сам выбрал это. А теперь орешь так, что Аида сотрясает.
— Я не выбирал. Это было всегда.
— Значит всегда и будет.
Гефестион с трудом приподнялся на локтях, свесил с ложа ноги и замер.
— Устал, — виновато произнес он, глядя в каменное лицо Александра.
Царь помог ему подняться.
— Принесите чистые одежды и покрывала! — крикнул он, чувствуя, как влажная рубаха облепила спину Гефестиона.
Рабы засуетились. Александр нервно понукал их в нерасторопности. Наконец, Гефестион тяжело опустился на свежие простыни и откинулся на подушки.
— Что-то мне как-то неважно, — грустно признался он.
— Ерунда. Помнишь в Каппадокии на Кидне, — перебил его Александр, — я был не лучше. Ты тоже стенал так, что сам Аид вытолкнул меня назад, лишь бы ты замолчал.
— Ну, если ты решил считаться, — улыбнулся Гефестион, — то ты должен мне за Кирополь, стену маллов…
— Ты торгуешься со мной, как старая базарная пройдоха. Я поделил с тобой империю. И, кстати, — в глазах царя заиграли мальчишеские озорные блики, — не спросил сдачи.
— Сдачи? Да, ты попросту не доплатил мне!
— Сколько же ты хочешь?
