Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская

Хоть ты и скрывал от всех, что она умерла родами, когда ее ребенок уже не мог быть от Дария…

Царь резко повернулся к другу.

- Я уже говорил, что женщины не приносят добра. Они подобны змеям, что кишели в покоях моей матери. Заползая в душу, они делают нас бессильными перед ними. После того я не позволил себе больше ни разу взглянуть на Статиру. Я даже не приближался к ее покоям. Гефестион, ты дал мне клятву, что даже под пытками не признаешь этого. Знаешь, я все чаще думаю в последнее время, что славные битвы остались позади, и теперь мне приходится воевать с женой и наложницами в гареме. Разве достойно это славы и чести воина?

- Я уже слышал о беспорядках.

- Посмотри на воинов. Они отяжелели, словно буйволицы перед отелом. Если так пойдет дальше, войско будет неспособно даже сдвинуться с места. Стратеги опустились до того, что пьют из одной миски с последними из смертных, а таксиархи заказывают песок для упражнений из Египта и носят обувь с золотыми гвоздями. По возвращении в Вавилон я займусь реорганизацией армии и усилением флота. В скором времени мы пойдем на Аравию, а оттуда через Египет на Карфаген…

Гефестион смотрел, как расцветает Александр, почти вживую рисуя перед ним свои планы. Величайший из великих… Первый среди равных… Равный богам…

(1) Возвращаясь из Индии, Александр с частью войска шел через пустыню Гедросию, потеряв там больше половины войска.

(2) Семирамида – легендарная царица Ассирии. Древние авторы приписывают ей основание Вавилона, возводят к ней не только все ассиро-вавилонские памятники, но и персидские, и даже пирамиды, не говоря уже о висячих садах и путях сообщения через горные страны. Ей же приписываются походы и завоевания до самой Индии и оазиса Амона. Совершила поход на Индию, но была разбита и потеряла две трети войска.

(3) Орсин – сатрап персидского государства, обвиненный по наговору Багоя в растрате и без разбирательств казненный Александром.

(4) Артабаз II (греч. Αρτάβαζος) — персидский сатрап Фригии. После поражения Артабаз перешёл на сторону македонцев и был назначен Александром сатрапом Бактрии.

Смерть Гефестиона.

Александр тронул дверь, она легко открылась, впуская в знакомый, но успевший забыться уют. Налившееся зноем солнце тяжело клонилось к земле, щедро одаривая утомленный город. Рыжеющие лучи проскальзывали в зал, впиваясь в силуэты птиц, разбросанные вышивальщицами по зеленому шелку покрывал. Золотые нити оперения вспыхивали, возбужденно переливаясь разноцветием искр, оживляя веселых порхальщиц. Старинные чеканные вазы довольно подставляли крутобедрые бока солнечному дождю, и он выбеливал потемневший от времени орнамент. Древние боги юно улыбались, снисходительно глядя с мозаичных стен. Они словно замерли, отложив извечные дела, чтобы вновь приветствовать равного себе. Резная мебель сочилась ароматом сандала, густо сбрызнутого запахом полуденного зноя. Граненные солнечные струи, пробивающиеся сквозь шестиугольные отверстия в ставнях, выхватывали из тени сотни искрящихся пылинок. Они казались стайкой живых мотыльков, вздымающих в чуть голубоватом дымке томящихся прикуриваний.

Дворец в Экбатанах, не столь величественный, как в Вавилоне или Персеполе, был любим Александром. Он напоминал Пеллу, будоража в душе ранящую тоску по дому и детству. Сквозь приоткрытые ставни виднелось множество крыш, беспорядочно слепленных друг с другом. Нагромождение это разливалось на многие стадии и, срастаясь с холмами, терялось где-то в вершинах.

Глядя в закат, Александр думал о противоречивости желаний. Там в Пелле ему грезились персидские просторы, манящие славой, приключениями и богатством, а теперь, изведав это, он тосковал о времени, когда мечты были всего лишь мечтами. Вокруг суетились рабы, неслышно ступая босыми ногами, но царь даже не заметил, как, сменив пыльные одежды, тело мягко окутал персидский халат.

Солнце скатилось и исчезло, вспенив кровавые облака. «Завтра будет ветер», — думал Александр, нежась в уюте вечера. Тихо щелкнула дверь, и он ощутил теплоту ладоней, опустившихся на плечи. Не обернувшись, он прижался щекой к рукам, потерся и улыбнулся. Ягуары, охранявшие граненый камень в перстне, принужденные ювелиром вечно гнаться друг за другом, возмущенно кольнули щеку. «Они не любят, — как-то сказал Гефестион, — когда им мешают. Вот и возмущаются».

— Сколько крови, — заметил Аминторид, глядя в закат.

— Боги вновь не поделили что-то, — Александр понял по голосу, что Гефестион улыбается.

— Того и гляди, прольется.

— Огранщикам будет работа.

Александр потянул руку друга и поцеловал темно-красный камень перстня.

— Ты веришь, что кровь небожителей дает бессмертие?

— Бесстрашие приносит бессмертие. Кровь лишь убивает страх.

Последние отблески солнца тонули во мраке. Он медленно наползал, позволяя холмам поглотить домики с черепичными крышами, а после слизнул и их.

— Прости, я не спросил, как себя чувствует Дрипетида? Критобул уже назвал причину обморока?

Гефестион наклонился к уху царя, и теплое дыхание коснулось волос:

— У меня будет сын.

Александр напряженно замер. Слова Гефестиона вторглись в сознание лавиной, спутывая все, что было там ранее. Он обернулся, отстраняя друга, чтобы заглянуть в глаза. Гефестион смущенно улыбался, закусив губу, как в детстве, когда всполохи в глазах выдавали хитрые мысли.

— Ге-фес-ти-он, — медленно, словно преодолевая напряжение, произнес Александр. — Ге-фес-ти-он.

— У меня будет сын, — повторил Аминторид, и царь увидел искры зародившихся слез.

— Я так рад! Так рад! — окончания слов утонули между схлестнувшимися телами. Мужчины обнялись. Крепко, почти вжимаясь друг в друга.

— Как я рад! Вот оно бессмертие! Империя … Если боги не пошлют мне сына, ты вырастишь наследника! Я хочу видеть Дрипетиду…

— Александр!

— Идем же!

* * *

Блики беспорядочно сталкивались на развивающихся полах халата, соскальзывали и, сорвавшись, гасли. Пики пламени в сдвоенных светильниках на стенах заметались в испуге, забились в поисках спасения, а, успокоившись немного, словно зашептались, приникая друг к другу: «Что это? Что случилось? Что… что… что?» Гефестион в сопровождении царской охраны едва поспевал за Александром. Царь миновал галерею. Его шаги зашелестели по коридорам. — Доложите госпоже, Александр желает видеть ее.

— Да, мой царь, — юноша из охраны Гефестиона почтительно поклонился.

Александр в нетерпении топтался, то и дело останавливался, заложив руки за спину и глядя на дверь. Багровеющие пятна на щеках становились ярче, срастаясь и выдавая волнение царя. Гефестион постукивал костяшками пальцев по губам, стараясь спрятать улыбку. Царь мира таял под известием о ребенке Гефестиона.

— Что ты на меня уставился? — раздраженно выпалил Александр. — Не делай вид, будто ты спокоен.

— Но я спокоен.

— Ты что, не понимаешь, что это значит?

— Конечно, понимаю. Ты в нетерпении.

— А ты в терпении?

В дверном проеме появилась рабыня. Приглашение войти сопровождалось поклонами. Александр почти оттолкнул ее.

-Ай, глупые бабы! Вечно об них спотыкаешься!

Гефестион видел, как Александр, попрощавшись с Дрипетидой, поднимается с низкой прикроватной скамьи. Царь спустился по нескольким ступенькам, украдкой смахнув со щеки засеребрившуюся дорожку. Знакомые руки сомкнулись на спине Гефестиона, сердце засуетилось в груди, отвечая на удары второго. Здесь. Рядом. За тонкими решетками ребер. Александр едва сдерживался. Там, за этой дверью, под сердцем этой женщины зарождалась жизнь, жизнь, которая уже так дорога ему. Сын Гефестиона. Его частица… Александра разрывали волны сильнейших переживаний. Он готов был бросить к ногам Дрипетиды все сокровища мира. Маленький Гефестион… Александр не мог поверить.

* * *

Сквозь тонкую материю Александр чувствовал уютное тепло вобравших солнце камней. Амфитеатр сбегал к арене ровными полукружьями. Каменные древние скамьи казались слегка загоревшими. Некогда белоснежные, нынче они гордо несли налет времени, молчаливо храня память о человеческих страстях,