Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

«Играем! С памятью, с прошлым… С совестью играем в прятки! Если тут не сказать, а там умолчать, да здесь приукрасить… И вперед! — вспомнились Гермионе слова Невилла Лонгботтома. — Это какой‑то уродливый параллельный мир, тот мир, где мы росли, не мог таким стать! И ты! Не понимаю, как ты могла до такого опуститься, как могла перейти… Ты стала просто чудовищем! Мы жестоко ошиблись в тебе, Гермиона…»

— Стала просто чудовищем, — произнесла она вслух. — Я стала просто чудовищем. Такой же, как всё они…

«Но разве я могу кому‑то помочь? — безнадежно подумала женщина. — Разве могу что‑нибудь сделать?

Хотя бы для Фреда…»

Глава VIII: В кругу семьи

Тучный и как будто вечно чем‑то недовольный Орест Гринграсс сидел в глубоком вольтеровском кресле алого бархата и мрачно взирал на своего свата из‑под густых седых бровей.

Это был сильно постаревший седовласый мужчина с проплешинами на могучей голове. В свои шестьдесят с лишком лет Орест Гринграсс выглядел чересчур старым для волшебника — но одновременно очень и очень внушительным.

Он слушал Люциуса довольно давно, сидя в гостиной поместья Малфоев вместе с женой и младшей дочерью, и с каждым мигом злился всё больше и больше. Однако продолжал молчать, выдавая свое недовольство лишь наливающимся кровью лицом, приобретшим на определенном этапе монолога старшего Малфоя оттенок мутновато–лиловый и не сулящий ничего хорошего.

Серафина Гринграсс, еще совсем молодая на вид ведьма неполных пятидесяти лет, косилась на мужа с явной опаской. Она сидела на диване в неестественной идеально–выпрямленной позе и сжимала худенькую и тонкую ручку своей младшей дочери, украдкой бросая на супруга выразительные взгляды.

Астория слушала пространную речь свекра со смиреной покорностью, лишь временами поднимая на отца обреченные и испуганные глазки — когда миссис Гринграсс чересчур сильно сжимала ее руку в своих ладонях.

— Что до иностранных и инородных языков, — говорил тем временем Люциус, будто ничего не замечая, — сейчас, разумеется, практикуется Мгновенное магическое изучение — однако, само собой, Скорпиус не будет унижаться до подобного мещанства. Французскому он уже обучен практически наравне с английским, сейчас, с началом комплексных занятий, закрепит его окончательно. Далее следует сделать упор на латынь и язык гоблинов — вы же понимаете, это самое необходимое. Латинскому и основам гоблинского Скорпиуса обучит тот же мистер Беремью, о котором я уже говорил, касаясь географии и литературы. Ну а к лету мы отправим его в лагерь «Корн», где он закрепит гоблинский язык и арифметику. — Люциус умолк и перевел дыхание. — Что до музыкальных талантов, — продолжал он, — я остановил бы выбор на скрипке, хотя, по большому счету, не считаю этот момент обязательным.

— Может быть, фортепиано? — подала голос миссис Гринграсс. — Он мог бы, когда немного освоиться, сам аккомпанировать себе во время занятий пением.

Люциус Малфой скривился.

— Пение мы из списка исключаем, — отрезал он. — Я и касательно скрипки не уверен: не те времена.

— Коль уж ты заговорил о временах, — кряхтя, подал голос мистер Гринграсс, стараясь говорить спокойно, — хочу заметить, что эта Гунилла Ульссон знавала лучшие. Люциус, ей сто сорок три года: не думаешь ли ты, что более молодая и свежая…

— Такое впечатление, что мы выбираем Скорпиусу невесту! — перебил хозяин поместья. — Фрекен Ульссон обучила танцам шесть поколений Малфоев. И покуда эта ведьма не соберётся наведаться на тот свет, она и только она будет учить танцевать молодых Малфоев, Орест!

— Мистер Малфой, а может быть, танцы, во всяком случае, танцы, которым учит фрекен Ульссон, устарели так же, как и пение? — неуверенным детским голоском пролепетала Астория и тут же испугалась собственной дерзости.

— Помолчи, дочь! — осерчал мистер Гринграсс. — Не лезь, куда не просят. Люциус! Я уважаю семейные традиции, разорви грифон мою селезенку, но ты перегибаешь палку! И то, что ты говорил раньше об этом портрете… Как человек, лично присутствовавший при сожжении этой французской бестии Жанны д’Арк, может учить кого‑то истории искусства?! Да троллева башка мировых шедевров возникла уже после того, как с его портрета пооблупилась вся краска!

— Вальтасар Малфой следит за всеми направлениями искусства вот уже полтысячелетия, его портреты висят в крупнейших музеях и институтах, он записан и состоит действующим членом Международной коллегии магического наследия Европы и читает лекции в Руанской академии магии. Вальтасар Малфой и никто другой будет заниматься с моим внуком. И для меня более чем странными кажутся твои на этот счет возражения!

— Я гляжу, мои возражения вообще мало тебя волнуют, — просвистел Орест Гринграсс. — А касательно верховой езды и искусства полетов…

— Я уже нанял инструкторов для этого.

— Люциус, это переходит всякие границы! — вскипел почтенный колдун. — Не забывай, что это и мой внук, и, в конце концов, моя дочь тоже имеет право голоса! Её и Дафну тренировала лучшая наездница из известных мне, девочки учились конному мастерству на единорогах! Неужто ты можешь предложить что‑то лучшее?! — ехидно спросил он.

— О, что ты, — елейным тоном пропел Люциус, — пускай мой внук учится кататься на единорогах! Но в таком случае припомни, кто обучал твоих дочерей вышивать и прясть — это, пожалуй, ему тоже не помешает! Я уже несколько раз замечал Асторию с ниткой и иглой, хоть она, хвала Моргане, не маггла и не восточная домовиха…

— Я не говорил, что и Скорпиусу следует ездить на единорогах! — покраснел мистер Гринграсс, благоразумно пропуская другую шпильку, от которой на глаза юной миссис Малфой навернулись слезы. — Ладно, будь по–твоему.

— Вот и отлично. Если у Астории нет замечаний, — колко добавил Люциус, бросая испепеляющий взгляд на свою невестку.

Девушка испуганно вздрогнула.

После трагической гибели мужа Астория была вынуждена вернуться к матери и отцу. Она выросла под их игом ребенком, привыкшим к подчинению и послушанию; такой же оставалась и при Драко: запуганной и покорной. А после кончины супруга отец и мать были с ней более чем строги. Никакой свободы в жизни молодая девушка никогда не имела и не чаяла уже обрести — потому что суровый папа полновластно взял на себя бразды правления ее судьбой сразу же после кончины мужа.

Гринграссы запретили бы молодой вдове всякие сношения с убийцей зятя и человеком, на ней женившемся, — но Кадмина и Люциус занимали слишком высокое положение и родители Астории сочли за лучшее всё принять.

Юная вдова вовсе не знала, как вести себя с этой частью семейства покойного супруга. И если Люциуса она слепо слушала, как слушала его сына в период замужества, то как вести себя с Гермионой не ведала вовсе. А той было жаль бедную девочку, и она пыталась быть с нею добра, чем еще больше конфузила.