Родная старина - В. Сиповский

Патриархи сами сняли с него клобук и панагию. Не смог снести всего этого молча бывший всесильный владыка, не сдержал своего сердца…

– Жемчуг-то с клобука поделите меж собою, – заговорил он, – придется вам по нескольку золотников. Бродяги!.. Ходите повсюду за милостыней, чтобы султану заплатить дань!

Решено было отвезти Никона в заточение в Ферапонтов монастырь.

– Никон, Никон! – говорил он, садясь в сани. – Отчего все это тебе приключилось? Не говори правды, не теряй дружбы сильных. Устраивал бы ты богатые трапезы да вечерял бы с ними – не было бы тебе этого!

Тяжело жилось в первые годы «ферапонтовскому заточнику». Архимандриту, который должен был находиться при нем, был дан строгий наказ:

«Беречь, чтобы монах Никон писем никаких не писал и никуда не посылал; беречь накрепко, чтобы никто никакого оскорбления ему не делал; монастырским ему владеть ничем не позволять, а пищу и всякий келейный покой давать ему по его потребе».

Хотя особенным лишениям Никон не подвергался в заточении и обходились с ним по царскому приказу бережно, но отсутствие власти и широкой деятельности было для него крайне тяжелым лишением. Государь, видимо, жалел Никона, быть может, в душе даже раскаивался, что поступил с ним слишком круто. Высокомерие и гордость Никона во время соборного суда должны были, конечно, сильно раздражить вспыльчивого Алексея Михайловича, но когда дело кончилось и могучий прежде и величавый патриарх обратился в злосчастного заточника отдаленной пустыни, то обычная доброта несомненно заговорила в сердце царя, и ему стало жаль Никона, своего бывшего задушевного друга; быть может, закрадывался в душу благочестивого царя и страх, и шевельнулся даже вопрос, по-христиански ли он поступил… Отменить решение собора уже нельзя было, но ослабить силу горечи в душе пострадавшего и хотя сколько-нибудь примириться с ним еще было возможно. И вот царь, еще пред отъездом Никона в Ферапонтов монастырь, посылает ему с боярином деньги, меха, одежды и просит прощения и благословения, но Никон отказывается принять царские дары, не дает благословения и говорит:

– Будем ждать суда Божия!

Алексей Михайлович и после этого посылал ему дары, но Никон отсылал их назад; только в Пасху 1667 г. он принял привезенное ему от царя вино и пил за его здоровье. После этого положение Никона улучшилось; ему позволено было выходить из монастыря, увеличено содержание, в монастыре стали оказывать ему почет, как патриарху. Он сам никак не хотел допустить мысли, чтобы собор мог лишить его сана, и постоянно употреблял патриарший титул, вырезывал его на крестах, которые ставились около монастыря по дорогам; вырезывал его на стульях своей работы. На Никона делали доносы, будто он хочет бежать из монастыря и вернуть себе свой сан с помощью черни; а во время разинского восстания доносили, будто он был в сношениях с мятежниками; но дознание не подтвердило доноса, и царь до своей смерти выказывал благосклонность бывшему патриарху, посылал ему щедрые дары, разбирал его частые жалобы.

С. Д. Милорадович. «Суд над патриархом Никоном». 1885 г.

Никон под старость заметно слабел и телом, и умом. Всякие мелочи и дрязги гневили его; он постоянно вздорил с монахами, особенно не ладил с иноками соседнего Кирилловского монастыря, беспрестанно докучал царю жалобами, иногда даже нелепыми, жаловался, между прочим, на кирилловского архимандрита, например, за то, что он насылает ему в келью чертей…

Борьба с расколом

Тот же собор, который осудил Никона, одобрил его церковные исправления и книги, изданные им. На этом же соборе был и допрошены главные противники их, «староверы», как называли они себя. Одни из них (Александр Вятский, Феоктист, Никита, Ефрем и Неронов) покаялись и были прощены, нераскаянные (Аввакум, Лазарь, Федор) преданы анафеме и сосланы в ссылку. В 1667 г. великий собор, на котором были восточные патриархи, снова подтвердил эти постановления и в самых сильных выражениях произнес анафему на всех непокорных.

После этого все староверы обратились уже в раскольников, и совершилось их решительное отделение от церкви. Так явился раскол – одно из самых печальных явлений русской жизни. Крайнее невежество и дух крайней нетерпимости породили его. Никон, как мы видели, вовсе не вводил чего-либо нового в церковную жизнь, напротив, он хотел восстановить в церкви настоящую старину, очистив ее от тех наростов и извращений, какие явились вследствие злоупотреблений и ошибок, которые именно и были печальными новшествами в Русской церкви. Никон был «старовером» и «старообрядцем» в лучшем смысле этих слов, а противники его, называвшие себя этими именами, этого не понимали и стояли за старину, восходившую не дальше их отцов и дедов, – старину, искаженную невеждами-справщиками. В основе раскола, таким образом, лежит огромное недоразумение. Да и те «новшества», которые будто бы вводились Никоном в церковный обиход, вовсе и не касались сущности православной веры. Но в том-то и беда, что в то время вследствие невежества обрядность заслоняла сущность веры, и потому этой сущности многие совсем понять не могли. Сложение перстов, двоение или троение аллилуйя, служение на пяти или семи просфорах, осьмиконечный или четвероконечный крест на них – вот главные вопросы, которые послужили поводом к расколу.

Ревнители «древнего благочестия» твердили только одно:

– До нас положено, и лежи оно так во веки веков; православным помереть нужно за един аз!

Непонимание сущности веры и слепая нетерпимость, неизбежные спутники невежества, повели к ожесточенной борьбе. Ревнители старины всячески старались мешать Никону в деле благоустройства церкви, а он, по своему нраву не выносивший противоречия, не довольствовался духовным оружием, да и справедливость требует сказать, что этого оружия недоставало: не было еще ни школ, ни проповедников; пошли в дело ссылки, тюрьма, телесные наказания; явились, таким образом, «гонимые за веру мученики». Слепотствующих ревнителей древнего благочестия, этих без вины виноватых, на соборе предали анафеме; правительство посмотрело на них как на преступников;

да и могло ли оно смотреть иначе на людей, которых проклинала церковь? И вот люди, заблуждающиеся в делах веры, но считающие именно себя хранителями божественной истины, обращаются невольно в государственных преступников.

Сильнее всего сказалось противодействие церкви и государству на дальнем севере – в Соловецком монастыре. Когда в 1657 г. сюда были присланы новые книги – здесь их не хотели принимать, и началось «стояние за старую веру». Сначала в Москве не обратили большого внимания на это – были заняты вопросом о Никоне. В Соловках было много приверженцев старины. Главным коноводом явился архимандрит Никанор, живший здесь на покое; он был заклятый ревнитель старины и более всех побуждал братию «постоять за старую веру».

В Соловецком монастыре смелее, чем где-либо, раздались мятежные крики:

– Не принимаем новоизданных книг; не хотим знать троеперстного сложения, имени Иисус, трегубого аллилуйя! Все это латинское предание, антихристово учение; хотим оставаться в старой вере и умирать за нее!

Сюда был прислан для увещания непокорных архимандрит Сергий из Москвы. Он собрал монахов и прочел им царский указ и грамоты собора.

– Указу великого государя мы послушны, – кричали ему в ответ, – и во всем ему повинуемся, а повеления о сложении перстов, об аллилуйя и новоизданных печатных книгах не приемлем!

При этом встал Никанор и, показывая троеперстное сложение, закричал:

– Это учение и предание латинское, предание антихристово, – я готов пострадать! Да у вас теперь и главы, патриарха, нет, а без него вы не крепки!

– Выберите кого-либо, с кем можно было бы говорить без шума! – сказал Сергий монахам.

Со всех сторон раздалось: «Геронтий, Геронтий!» Выступил Геронтий и задал Сергию вопрос:

– Зачем вы в молитве «Господи Исусе» отъемлете имя Сына Божия?

При этом все монахи завопили:

– Ох, ох! Горе нам! Отнимают у нас Сына Божия! Где вы девали имя Сына Божия?!

Говорить и убеждать тут было излишне.

Пробовал Сергий говорить с Геронтием при немногих свидетелях; но и здесь дело кончилось ничем…

Чтобы как-нибудь сломить упорство противников, Сергий стал задавать «страшные» вопросы:

– Как по-вашему? Великий государь царь Алексей Михайлович православен ли?

Монахи отвечали на это, конечно, утвердительно.

– А повеления его, присланные к вам, православны ли?

Застигнутые врасплох этим вопросом, монахи смолчали.

– Освященный собор православен ли? – продолжал Сергий.

– Прежде патриархи были православны, – отвечал Геронтий, – а теперь Бог весть, потому что живут в неволе, а российские архиереи православны!