Тайны виртуальной жизни - Алла Полянская

Но Билли-Рея нужно выбросить из головы прямо сейчас. Никогда не прощу, как он со мной поступил! Как я могла поверить, что… В общем, дура я, конечно, – кроме того, что уродливая каракатица.

А теперь аккуратно пришью на манжеты куски меха со второго воротника, и у меня выйдет неплохое пальто из двух видов серой ткани. До колен, с симпатичным воротником и пушистыми манжетами, вполне хорошо смотрится и сидит удобно. Сейчас юбку сооружу, и будет вообще отлично.

Вот только поспать бы не мешало. Видимо, снадобье, которым угостил меня Билли-Рей, не прошло даром: голова гудит как колокол, и я изо всех сил стараюсь, чтобы строчка получилась ровной, потому что мне нужна эта юбка. Правда, мой свитер с ней не сочетается, он для брюк, в которых я сейчас, но в шкафу еще полно шмоток, из которых можно сделать что-то, что не будет привлекать внимание чужеродностью, если я сниму пальто. Я ведь найду интернет-кафе… Блин, а платить я чем собираюсь там? Билли-Рей забрал все мои деньги. Он сходил в супермаркет, закупил продукты, потом зарулил в аптеку, прикупил всякого, что, по его мнению, могло бы мне понадобиться, а сам забрал все мои шмотки, документы, деньги, электронные приблуды и свалил.

Единственное, что он упустил, – это Папашина флешка, лежащая в кармане моих джинсов. В заднем кармане, да. Карманы проверить он не догадался. А это значит, что мне нужно к компу как можно скорее.

Но вот денег нет, от слова «совсем».

Ладно же, я сейчас снова обыщу квартиру. Каким-то чудом здесь еще не побывали работники ЖЭКа – видимо, это потому, что все опечатал участковый, и он, скорее всего, делал это в присутствии понятых, а это значит, что деньги и ценности, лежащие на виду, он забрал до их прихода, но у такой сложной дамы, какой была Тамила Афанасьевна, не могло не быть тайничка, а участковому тайничок искать было невозможно ввиду сжатости сроков.

Выморочное имущество, насколько я знаю, наследуется государством, а если Билли-Рей каким-то образом внес изменения в государственный реестр и квартира теперь значится за мной, то имущество в ней тоже мое. Бумажку с двери можно и снять теперь – это если она еще не снята, потом погляжу. И хотя Билли-Рей запросто мог мне и солгать, учитывая то, как он со мной обошелся, но отчего-то в этой части откровений я ему верю, он такое мог провернуть, однозначно.

Я иду в спальню хозяйки и начинаю обыск. В открытые форточки вливается холодный воздух, и запах в квартире стал получше, но все равно ужасно. Попутно я собираю в большой пакет то, что видеть не хочу, – постель хозяйки, и что бы она сейчас обо мне ни думала, я не могу находиться рядом с ее разрытой постелью, на которой она угасала и с которой ее увезли в больницу умирать. А потому я просто брошу ее в большой пакет, заверну поплотнее, уложу в прихожей и потом вынесу на помойку.

В спальне стоит старый платяной шкаф, в котором, кроме шляпных коробок, обнаружилось несколько сумочек. Некоторые из них старенькие, а вот две – очень даже ничего, из крокодиловой кожи, одна вообще новая, даже с магазинной бирочкой и логотипом известной французской фирмы на подкладке. Боже мой, это же оригинал! Сколько она может сейчас стоить, я даже представить не могу. В сумочке обретается кошелек из точно такой же кожи, в кошельке лежит монета в один франк. На счастье. Кто-то баловал эту женщину, кто-то привозил ей из Парижа подарки: шляпки, сумочки, туфли и прочие безделушки, и она, наверное, счастливо смеялась, примеряя все это, но вот носить так и не решилась. Вот она, наша бережливость, уроки нищеты: оставлять на «потом» самое лучшее, а «потом» никогда не наступает, и вещи, которые так хранили, становятся не нужны. Но, боже мой, куда можно было пойти с такой сумочкой и в такой шляпке? В булочную? На работу? Смешно даже.

Летние платья из шелка, тафты, шифона – легкие, легкомысленные, она их не носила много лет, но хранила как память о том, что она когда-то была молода и счастлива. И был кто-то, чьи ботинки она так и не решилась выбросить. Кто-то, кого она уже не ждала, но все равно прислушивалась к шагам на лестнице. Может быть, сейчас она с ним встретилась.

В комнате кроме обычного платяного шкафа стоит старое трюмо и такой же секретер, они сделаны из красного дерева и выглядят чужеродными на этой выставке советского хлама. В трюмо не обнаружилось ничего, а под крышкой секретера лежат какие-то бумаги, вырезки из журналов и газет. По бокам секретера выдвижные ящики, полные конвертов, старых открыток, карандашей и высохших перьевых ручек. Я вынимаю ящики, выворачиваю на пол их содержимое – нет, никакого секрета, обычные ящики. Засунув руку в гнезда для ящиков, я ощущаю пальцами гладкое дерево – здесь тоже ничего нет. Над крышкой секретера башенка в цветах и загогулинах, в башенку встроены часы. Шпиль башенки украшает небольшая деревянная корона с кругляшами на кончиках, и один из кругляшей, центральный, чуть побольше остальных. Нет, вот так сразу и не увидишь, но я вижу, что он чуть больше и цвет немного темнее, совсем чуть-чуть, и мне интересно, почему это. Я дотрагиваюсь до кругляша, но он неотделим от короны, он выточен из целого куска дерева вместе с ней, и тем не менее он больше остальных. Я берусь за него покрепче и пытаюсь повернуть по часовой стрелке, но напрасно, это монолит. Со злости я захлопываю ящик, бью по короне ладонью, и она уходит вниз, виден только тот выступающий кругляш, который поворачивался по часовой стрелке, но на полпути застрял, ни туда ни сюда. Я поворачиваю его назад, против часовой стрелки, и он легко поддается – один поворот, второй, в глубине секретера что-то щелкает, и панель с часами открывается как книга.

Внутри оказалось углубление, в котором лежит пачка бумаг и жестяная коробка с нарисованным глобусом и надписью: «Китайский чай», а внизу – «М. И. ГрибушинЪ». Коробка не большая и не маленькая, крышка проржавела, очень плотно закрыта, но она тяжелая, а значит, что-то в ней хранится. Я сажусь на пол и стараюсь поддеть крышку, но ничего не получается, тогда я осторожно стучу тяжелой чернильницей по кромке, ржавчина сыплется, и с трудом крышка наконец поддается. Я зажимаю коробку коленями и тяну крышку вверх, и вот с глухим звоном она отходит.

Содержимое коробки прикрыто плотным куском золотистой парчи, явно старинной, я поднимаю ее – за ней еще слой. Переворачиваю коробочку вверх дном, легонько трясу ее, и на пол выпадает тяжелый парчовый сверток. Я осторожно разворачиваю его, и на пол сыплются украшения: серьги, кольца, цепочки, кулоны, медальоны, их так много, они были туго утрамбованы, и даже я вижу, что они антикварные, с бриллиантами и изумрудами, рубинами и сапфирами, и жемчуг, равного которому я в глаза не видела. И я сижу на вытертом ковре и смотрю на эти сокровища и не могу взять в толк, что же я должна чувствовать, потому что я не знаю, что чувствую. Ну, кроме какого-то совершенно всеобъемлющего восторга.

Но тогда непонятно, почему эта женщина, имея такие украшения, жила в квартире, требующей ремонта, пила воду из старого крана, а на плите у нее стоял чайник, сработанный при царе Горохе? А главное – откуда у нее все это? Ведь даже я, человек не слишком сведущий в драгоценностях, вижу ценность вещей, которые обнаружила в тайнике.

И может ли такое быть, что о тайнике Тамила Афанасьевна ничего не знала? Коробка выглядит так, словно к ней сто лет не прикасались, как и бумаги, перевязанные красной тонкой лентой, все еще яркой и живой в свете тусклой люстры. Как эти сокровища оказались в квартире старухи? Вот это трюмо и секретер – откуда они у нее? Ведь остальная мебель – совершенно обычная советская рухлядь, такое можно найти почти в каждой квартире. И среди этого хлама явно старинные предметы мебели, место которым скорее в музее, чем в квартире старухи, окончившей свои дни в муниципальной больнице и похороненной за счет сердобольных соседей в дешевом гробу на дальнем городском кладбище.

Она либо не подозревала о тайнике, либо просто не знала, что делать с сокровищами, но я все-таки склоняюсь к первой версии, потому что и коробка, и бумаги выглядят так, словно их никто не трогал с того момента, как они были уложены в тайник. Причем коробка подобрана под размер тайника, а бумаги заполнили оставшееся пространство, и при постукивании стенок пустота не могла быть выявлена. А это значит, в трюмо тоже вполне могут быть тайники, только вот башенки с короной там нет. Там две башенки по бокам, массивные и на вид очень интересные, но совершенно монолитные.

Я перебираю украшения и боюсь даже представить, сколько все это может стоить. И они точно не пригодятся мне: как только попытаюсь что-то из этого обратить в деньги, проживу я очень недолго. Ровно до тех пор, пока заинтересованные граждане не выяснят, где остальное добро. А потому я ничего из этого трогать не стану, я даже с собой взять не смогу.

Или смогу? Пожалуй, я смогу взять это и положить в свою банковскую ячейку, но у меня нет ни ключа, ни документов, а без документов в банке делать нечего. И отмычки мои тоже у Билли-Рея, а потому сейчас я положу все обратно, а как появится у меня четкий план, вытащу, изучу подробно и потом уж решу, что делать.