Прощу, когда умрешь - Владимир Колычев

Вскоре появился старшина со своим списком, на этот раз его сопровождали не только красноповязочники, но и спецназовцы с дубинками. И снова пошла перекличка.

– Зайченко!

– Я!

– Ларцов!

– Я!

– Огарков!

– Я...

Не захотел рисковать Огарок. Спецы ведь и отоварить могут. Заведут в помещение и отмеряют кружку пива по почкам – и так, пока полная бочка не наберется...

Отозвался и Шаповалов, тот самый смельчак, который так неосторожно попал на скандалиста. Он был последним в списке, после него толпу загнали в барак.

Тепло там, но уюта никакого, потому что казенщина сплошная. Но Тимофею и так хорошо. Тепло, сбоку никто не прислоняется, не толкается, можно прикорнуть до ужина.

Рукой Тимофей оперся на дужку кровати, уложил на предплечье голову, закрыл глаза.

– Афанасьев! – донеслось откуда-то издали.

Но Тимофей глаза не открыл. Плевать ему, что старшина зовет кого-то в кабинет к начальнику. Он заснул вполглаза и сквозь сон слышал, как выкрикивались другие фамилии. И даже слышал, о чем переговариваются заключенные. Из оперчасти майор, кум, беседы ведет, людей на вшивость проверяет. Разумеется, все правильные, никто не позволяет себя сломать.

Тимофея вызовут не скоро, он в конце списка. Огарков побывал у «кума» раньше его.

– Вот урод, нашел кого закозлить! Совок возьми, веник, бумажку с пола... Может, ты, начальник, этот веник себе в жопу засунешь? А то ведь я и помочь могу! Так и сказал! Ты чо, Михайла, не веришь?

– Да верю, не вопрос. Я сам так побоялся сказать, врать не буду, но веник точно не взял, – поспешил заверить его тощий мужичок с большой как у рахита головой.

А Тимофей Огарку не поверил. Не мог он такого куму сказать. Хотя веник, скорее всего, не взял.

– И тебе, Шаповал, веник в жопу засуну! – рыкнул Огарков. – Если узнаю, что ты скозлился, я тебя, падлу, на флаги располосую!.. Хотя ты уже козел, гы-гы!..

Тимофей не участвовал в разговоре, даже глаз не открывал, но представил, как Шаповалов жалко вжимает голову в плечи. Хотел он приструнить Огаркова, но быстро понял, что не по его весу эта штанга.

– Феоктистов!

Ну, вот и настала его очередь.

В кабинете начальника его ждал тот самый майор из оперчасти. Форма с иголочки, отглажена, и сам он сияет как медный пятак. На Тимофея он смотрел хмуро. Недовольство его не показное, потому что офицеру до чертиков надоело возиться с заключенными, он устал, ему хочется домой, к семье, к телевизору, но приходится заниматься делами. К тому же он действительно суров, ведь заключенный для него ничто. Он безоглядно уверен, что стоит гораздо выше Тимофея по своему статусу, потому не видит ничего зазорного в том, чтобы смотреть на него спесиво. И строго. В этой внешней суровости есть что-то искусственное, конвейерное, ведь Тимофей для него всего лишь следующий по списку; сейчас он его отработает и возьмется за другого.

Тимофей представился по полной форме, когда зашел в кабинет. Майор смотрел на него сосредоточенно, но выслушал рассеянно.

– Фамилия?

– Я же сказал.

– Фамилия!

– Феоктистов Тимофей Анатольевич...

– Черт!

Из рук майора вывалился карандаш, стукнулся о стол и упал на пол прямо под ноги Тимофею.

– Подними, – потребовал кум.

– А смысл?

– Не понял.

– Да смысла не вижу. Это же карандаш, от удара грифель сломался, теперь всегда вываливаться будет.

Тимофей был далек от мысли, что мент устроил ему провокацию, как это делают зэки, пытаясь подловить на ошибке неопытного новичка. Но карандаш поднимать не стал.

– Лучше новый купить, – заключил он.

– Умный?

– Не дурнее других...

– Что там Хохлов вам говорил? – как бы невзначай спросил майор.

– Какой Хохлов? – изобразил удивление Тимофей.

– Хохол кличка.

– Не знаю такого.

– Знаешь. Он к вам на улице подходил, агитировал.

– Да? Не заметил.

– Правильного из себя изображаешь? – хищно сощурился мент. – Арестантская солидарность?

– Да нет, просто в чужие дела не лезу. Я сам за себя. Если я план там не выполню, ругайте, наказывайте, я не против. А за других не спрашивайте, другие меня не колышут...

– План не выполнишь?

– Ну да, у вас же здесь промка, работать надо.

– Надо.

– Я не отказываюсь работать.

– Еще бы ты отказался...

– Я простой мужик, мне до блатных дела нет.

– Зато им до тебя есть дело... Образование у тебя какое?

– Высшее.

– В армии служил?

– Там же в личном деле написано.

– Я спрашиваю, в армии служил?

– Да, в спортроте.

– Спортсмен?

– Да, боксом занимаюсь. Мастер спорта.

– Отлично, такие люди нам нужны. С высшим образованием, с четкой жизненной позицией...

– Это вы о чем, гражданин майор?

– О том, что блатных у нас в зоне мало. Хохол просто хорохорится, воровскую масть тут изображает. Не котируются у нас воры. Но беспредела хватает. Режим у нас общий, профессиональных, так сказать, уголовников мало, но масса всякого другого сброда. Вроде Огаркова. Под блатных косят, права качают, слабых под себя подминают. В общем, бороться с такими надо. Все они мелко плавают, но их много, а сил у нас мало, потому и существует секция дисциплины и порядка...

– Я вас понимаю, гражданин майор, вам порядок в колонии нужен, чтобы простым зэкам хорошо жилось. Только я красную повязку носить не буду.

– Ты же далек от блатной романтики, Феоктистов.

– Далек. Но стукачей со школы не люблю.

– При чем здесь стукачи? Не надо ни на кого стучать. Я сам буду сообщать тебе информацию, а ты будешь действовать, наводить, вернее, поддерживать порядок. Через два года выйдешь по условно-досрочному освобождению. Такая перспектива тебя устраивает?

– Нет, я лучше на стройке, ударным трудом...

– Какая стройка? Нет у нас никакой стройки. Хотя цех строительных материалов мы открыли... И еще цеха есть – ремонтно-механический, металлоконструкций, деревообработка... Какое у тебя, говоришь, образование? Техническое, гуманитарное, что там у тебя?

– Техническое. На электромеханическом заводе работал, инженером.

– Что производили?

– Дизельные электростанции.

– Есть у нас своя электростанция.

– Работает?

– Да вроде бы... Значит, в секции дисциплины и порядка работать отказываешься?

– Однозначно.

– Но на ударный труд настроен?

– Вроде того.

– Что ж, так и запишем... Следующего давай!

Тимофей вернулся в спальное помещение и напоролся на ехидно-пытливый взгляд Огаркова.

– Ну, чо, веник поднял?

– Не было никакого веника, – спокойно, без нервной вибрации отозвался он. – Ты вроде бы его куда-то затолкал, да?.. Майор просил, чтобы ты зашел, вытащить помог...

Вроде бы в шутку он это сказал, с безобидной иронией, но бузотеру это не понравилось.

– Я не понял, ты что, прикалываешься? – зло сощурился он.

Тимофей ничего не сказал, он посмотрел на Огаркова как на своего соперника по рингу. Страха во взгляде не было, только холодный расчет на уничтожение, замешенный на безоговорочной уверенности в своих силах. И это подействовало на Огаркова обескураживающе. Он не собирался признавать своего морального поражения, даже презрительно скривил губы, глядя на Тимофея, но агрессивности в нем поубавилось.

Шаповалова вызвали в кабинет, начальник оперчасти продержал его там целый час. Огаркова это не разозлило, но повода придраться к мужику он не упустил.

– Я не понял, ты чо там, петушился с кумом? Или козлился с ним, как последний? Всех сдал, да?

– Никого я не сдавал, – затравленно буркнул Шаповалов.

– В глаза смотри, козлина!

Мужик поднял глаза, но не выдержал той тяжести, с которой смотрел на него Огарков.

– Чего глаза прячешь? – торжествующе хохотнул баклан. – Колись давай, как ты братву мусорам вкладывал!

– Не вкладывал я никого!

– А я сказал, колись! – Огарков набросился на Шаповалова, и на этот раз двумя руками пережал ему шею.

Не должен был вмешиваться Тимофей, но это хамло уже достало всех.

– Колются у ментов. На допросах, – с едкой насмешкой сказал он.

– Не понял!

Огарков отшвырнул от себя Шаповалова и резко, хотя и не очень уверенно, шагнул к нему.

– Чего ты не понял? – Тимофей спокойно выдержал его полный бешенства взгляд.

– Ты кого мусором назвал?

– Я тебя мусором не называл. Но если тебе так нравится...

– Да я тебя!..

Он снова шагнул к Тимофею, чтобы схватить его за грудки, но тот ловко отошел назад, ногой подцепил табуретку и подставил ее под ноги противника. Огарков не споткнулся, но на какое-то время остановился. Этим и воспользовался Тимофей.

– Ты здесь не быкуй, не надо. Давай после отбоя, в умывальнике, в полночь. Там и поговорим.

– Ты труп! – Огарков направил свой палец в грудь Тимофею.

Но это всего лишь театральщина, не более того. Лучшие бои это те, которых удалось избежать. Это если следовать философии восточных мудрецов. И Тимофею такая философия нравилась, потому что не было никакого желания ввязываться в смуту.