Лгунья - Натали Барелли

Присматриваюсь внимательнее. Это какая-то панель. Я провожу пальцами по краям, чувствуя, как ускоряется пульс. Легонько нажимаю на панель, и та со щелчком открывается. Я ухмыляюсь. Очевидно, здесь спрятан пистолет. Вне всякого сомнения, пистолет. Я снова убеждаюсь в том, что Ханны рядом со спальней нет, после чего открываю панель и засовываю руку в тайник.

Но это не пистолет. Это тетрадь в кожаном переплете, перевязанная тонкой кожаной тесемкой, не толще шнурка. Я развязываю тесемку, и из тетради выпадает карточка с золотым тиснением. Поднимаю ее и переворачиваю. Это приглашение на свадьбу. Я раскрываю тетрадь и листаю ее.

Это лучше, чем пистолет.

Это дневник Ханны.

* * *

Я по-прежнему иногда просыпаюсь посреди ночи и не могу понять, где я. Однако теперь все по-другому. Прежде я проводила руками по постельному белью из тончайшей ткани и улыбалась. Я в нашей спальне, в нашей огромной кровати. Я дома. Затем я протягивала руку, прикасаясь кончиками пальцев до какой-нибудь части Харви – как правило, спины или плеча. Он спал, потому что он всегда спит, что бы ни произошло. Я прижималась к нему, может быть, подкладывала себе под голову одну из множества пуховых подушек. Или приподнималась на локте и шептала Харви на ухо какие-нибудь ласковые глупости и нежно целовала его в щеку.

Теперь же это чаще всего происходит из-за того, что у меня гулко колотится сердце и я переполнена абсолютной уверенностью в том, что случилось что-то очень плохое. Я не обращаюсь к Харви, потому что, как бы он ни старался, он не может мне помочь. Он скажет, что мне приснился дурной сон и нужно поскорее заснуть. Харви не понимает, какое оно беспощадное и абсолютное, это ощущение катастрофы. Как будто нас несет навстречу несчастью, все быстрее и быстрее, и у нас завязаны глаза. Я даже не знаю, как выглядит эта опасность; только чувствую, что должна ее остановить, прежде чем нас выбросит на нее.

Харви говорит, что я стала такой после рождения Мии. Но я так не думаю. Мие сейчас уже почти три месяца, но после того как она родилась, со мной все было в порядке, я в этом уверена. Я говорю ему это, однако он лишь качает головой. Говорит, что доктор Мэлоун – великолепный специалист. Лучшая из лучших. Что она мне поможет. Он говорит, что я страдаю от приступов беспокойства. Говорит, что все будет замечательно. Что он рядом, он меня поддержит, что бы ни случилось. Это нормально. Это пройдет.

У доктора Мэлоун очень маленькие глаза, похожие на две черные пуговицы, пришитые рядом. Но это придает ее взгляду проницательность. Как будто она обладает лазерной фокусировкой и способна читать мои мысли.

– Именно так и должна проявляться материнская любовь? – спросила я; затем, усмехнувшись, добавила: – Если так, впереди меня ждут очень долгие восемнадцать лет!

Я хотела разрядить обстановку. Взгляните на меня, у меня все чудесно, я могу откалывать шутки, так что давайте сойдем с этого сумасшедшего поезда. Но доктор Мэлоун лишь посмотрела на меня своими маленькими глазками и сказала:

– Как долго это продолжается?

После чего она задала все эти вопросы, словно пытаясь вытянуть из меня какую-то информацию. Не казалось ли мне, что медсестры в родильном доме навредят Мии? Нет. У меня бывают внезапные перемены настроения? Гм, дайте подумать, я только что родила ребенка, как вы думаете? Вместо этого я просто сказала: «Возможно». Ситуация ухудшается? Нет. У меня бывают галлюцинации? Слуховые или зрительные? Нет. Но мне показалось, я поняла, к чему она клонит. Послеродовая депрессия. Я тоже это изучала.

Я постаралась убедить доктора Мэлоун в том, что не страдаю острой формой мании преследования. Подалась вперед, пытаясь прочитать, что она записала. У меня достаточно проблем и без того, чтобы она засунула меня в психушку, огромное спасибо.

Может быть, это проблемы со здоровьем? Может быть, мне нужно сдать какие-нибудь анализы? Временами пульс у меня такой медленный, что мне кажется, будто я свалюсь в обморок, если просто поднимусь на ноги.

Доктор Мэлоун говорит, что это скорее всего просто стресс и мне нужно отдохнуть несколько дней. Но у меня и так один сплошной отдых. Мне начинает казаться, будто все замешаны в этом, чем бы это ни было. В том, что меня убивает.

Доктор Мэлоун спросила, бывает ли мне грустно. «Постоянно», – ответила я, чувствуя, как от этого признания у меня наворачиваются слезы, и едва не рассмеялась. Только посмотрите на меня, я ходячее клише.

Доктор Мэлоун выписала мне успокоительное.

* * *

Это последняя запись. Даты нет. Как и у всех предыдущих. Они похожи скорее на примечания, разрозненные, записанные торопливым почерком. Но если Мии было три месяца, когда Ханна это написала, с тех пор прошел уже месяц, плюс-минус.

Я листаю предыдущие записи. Дневник начинается со свадьбы. Это обыкновенные бурные излияния, но я не могу оторваться от чтения, поскольку наткнулась на золотую жилу. Здесь должно быть что-нибудь, показывающее истинную сущность Ханны. Что, если она записала свои планы в отношении Харви? Что-нибудь такое, что доказывает, что ее интересуют только деньги? Я смогла бы использовать это как рычаг, добиваясь от нее признания. Но тут я слышу, как Ханна окликает меня из прихожей, неохотно перетягиваю тетрадь кожаным шнурком и запихиваю обратно в тайник.

Глава 15

Я уже почти у самого дома. Сумки наполнены шпинатом, замороженными трубочками из теста с сыром (разогревать в микроволновке три минуты на максимуме!) и готовым греческим салатом из супермаркета, когда из двери вдруг выскакивает Диана и перегораживает мне дорогу.

– Значит, это ты! – пронзительно кричит она, оглядывая меня с ног до головы. – Почему ты здесь? Ты – новая домработница?

Я с трудом сдерживаю смех и ничего не могу с собой поделать. Зрелище Дианы, похожей на огородное пугало с распростертыми в стороны руками, вызывает у меня истерический хохот. Приходится поставить сумки на землю, чтобы вытереть слезы.

– Диана, ты лучшая из лучших! Честное слово! Что ты хочешь? Обнять меня?

Диана отступает назад, прижимая руку к груди. На лице у нее стремительно сменяется одно выражение за другим, словно она демонстрирует, как гимнастика для лица помогает разгладить ужасные морщины. Но затем я становлюсь серьезной, потому что дела плохи.

– Разумеется, я не новая домработница. Как ты могла такое подумать? Что с тобой, Диана? Как твоя сестра? Она поправляется? А ты как? Как твои дела?

Диана подозрительно разглядывает меня.

– На тебе моя форма.

– Нет! Я… послушай, я просто помогаю, только и всего. Кажется, я в прошлый раз говорила тебе, что знаю этих людей. Помнишь?

Диана отступает назад и становится выше, словно марионетка, которую поднял кукловод,