Сука - Пилар Кинтана
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда она закончила работу, день уже клонился к вечеру, а сама она выбилась из сил. Море было тихим, словно бескрайний бассейн, но Дамарис ему не обмануть. Она-то хорошо знает: оно – то самое свирепое животное, что заглатывает и выплевывает людей. Она вымылась в купели, развесила портьеры сушиться на веревках в летней кухне и доела из кастрюли остатки риса. Тут вспомнила, что что-то давно не попадались ей на глаза псы, и пошла их искать, чтобы покормить, но не нашла. И ушла в хижину, где, не сменив рабочую одежду на домашнюю, улеглась на матрас перед телевизором, собираясь немного отдохнуть, но прямо посреди очередной серии ее сморил сон – глубокий и спокойный, самой смерти подобный, и она проспала до самого утра.
Дождя ночью не было, и утро выдалось просто чудесным. Дамарис выключила телевизор, работавший всю ночь, распахнула окна, впуская солнечный свет, и пошла в кухню с мыслью сварить себе кофе. От увиденной там картины кровь застыла в ее жилах. Шторы из комнаты покойного Николасито валялись на полу, испачканные и разодранные. Дамарис нагнулась их поднять, но в руке оказался только один кусок. Порваны в клочья, да так, что восстановлению не подлежат. Шторы с картинками из «Книги джунглей» Николасито!
И тут она увидела собаку. Та разлеглась в глубине кухни, возле дровяной плиты, за другими портьерами, нетронутыми, по-прежнему спокойно висевшими на веревках. В ярости Дамарис схватила веревку, которой привязывают лодки, завязала на ней затяжную петлю, выскочила из кухни с той стороны, что обращена к бассейну, обошла кругом, вошла со стороны плиты и набросила сзади петлю на голову суке, прежде чем та смогла понять, что происходит. Стала тянуть за веревку, петля затянулась, но Дамарис не остановилась, не сняла веревку с собачьей шеи и не провела ее через грудь, она все тянула и тянула, изо всех сил, пока собака крутилась и извивалась у нее на глазах, которые, казалось, ничего не видят, потому что единственное, на чем зафиксировался ее взгляд, так это на набухших сосках суки.
«Опять беременная», – сказала она себе и потянула с еще бóльшим энтузиазмом, все сильнее и сильнее, продолжая тянуть и после того, как сука, обессиленная, упала, свернулась клубком и больше не двигалась. Желтая, резко пахнувшая лужица мочи медленно потекла к Дамарис, постепенно вытягиваясь в ручеек, потихоньку добравшийся до ее босых ног. Только тогда Дамарис очнулась. Ослабила веревку, отступила от лужи, подошла к собаке, потрогала ее ногой и, поскольку та не шевельнулась, вынуждена была осознать то, что она сделала.
Ошарашенная, она выпустила из рук веревку и обвела взглядом мертвую собаку, длинную лужу мочи и змеившуюся на полу, словно гадюка, веревку. Оглядела все с ужасом, но и со странным чувством удовлетворения, в котором лучше было себе не признаваться и закопать его поглубже, похоронив под другими эмоциями. В полном изнеможении Дамарис опустилась на пол.
Сколько времени просидела на полу, она не знала. Показалось, что целую вечность. Наконец подползла на четвереньках к собаке, чтобы ослабить петлю на шее. Ничего не получилось, и спустя еще одну вечность она поднялась, взяла большой кухонный нож и перерезала веревку. Собака стала свободной, и Дамарис захотелось погладить ее, но делать этого она не стала. Только долго на нее смотрела. Та, казалось, уснула.
Потом взяла собаку на руки, гудевшие от приложенных усилий, и понесла ее в лес. И оставила тело далеко в лесу, по ту сторону ущелья, под бобовым деревом, где землю покрывал ковер палой листвы и белого пуха цветов. Место красивое, будившее в ней самые лучшие воспоминания, потому что в детстве, помнится, они вместе с покойным Николасито и Люсмилой тысячи раз лазили на это дерево за созревшими бобами. Уходя, оглянулась и несколько секунд глядела на суку, словно читая молитву.
Дамарис аккуратно сложила испорченные шторы покойного Николасито и сунула их в пластиковый пакет, а потом убрала пакет в шкаф в его спальне, укрыв одеждой мальчика и окружив шариками нафталина. Ее сильно беспокоил вид голого окна, а также мысль о том, что скажут супруги Рейес, когда войдут в комнату своего покойного сына и увидят, что шторы пропали. Подумала и о Рохелио: он наверняка скажет ей что-то вроде «Я так и знал: с этим животным добром не кончится!» «Сука проклятая, – шептала она про себя, ища какую-нибудь старую простыню, чтобы повесить на окно, – поделом тебе».
Да и уборку в большом доме она еще не закончила. Осталось еще убраться в шкафах, натереть мастикой деревянные полы и постирать постельное белье, но сегодня у нее не было настроения что-либо делать, даже готовить или есть, а поскольку сбежавшие псы еще не вернулись, то и кормить их было не нужно. Так что она легла на матрасик и еще один день провела в вегетативном состоянии перед телевизором, а заснуть не смогла даже за полночь, когда
