Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

подписании Соглашения против коммунистического „интернационала“ полномочные представители относительно этого соглашения договорились о нижеследующем:

а) соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут поддерживать тесное сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности коммунистического „интернационала“, а также по поводу принятия разъяснительных и оборонительных мер в связи с деятельностью коммунистического „интернационала“;

б) соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут принимать в рамках ныне действующего законодательства строгие меры против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей состоящих на службе коммунистического „интернационала“ или содействующих его подрывной деятельности;

в) в целях облегчения указанного в пункте „а“ сотрудничества между соответствующими властями обеих высоких договаривающихся сторон будет учреждена постоянная комиссия, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности коммунистического „интернационала“».

Не будем забывать о времени составления документа. Преамбула представляется логичным и естественным ответом на агрессивные заявления и резолюции VII конгресса Коминтерна (август 1935 года), адресно направленные против Германии, Италии и Японии. Первоначальный вариант, предложенный германской стороной, был более риторичным, причем на этом настаивал Риббентроп, доказывая «необходимость и полезность жестких фраз»[27]. От них пришлось отказаться по настоянию японцев, которые предпочли более конкретные и более привычные для дипломатов формулировки. Предписывая сторонам обмениваться информацией о деятельности Коминтерна, сотрудничать в деле борьбы с ним и консультироваться о принятии мер, пакт, однако, никак не определял конкретных форм и методов этой борьбы. Каждая страна боролась с коммунизмом самостоятельно, и на этом поприще у Риббентропа было много куда более влиятельных конкурентов.

Даже секретное дополнительное соглашение, о котором стало известно сразу же, но которое было опубликовано лишь после Второй мировой войны, не таило в себе ничего неожиданного:

«Правительство Великой Японской Империи и правительство Германии, признавая, что правительство Союза Советских Социалистических Республик стремится к реализации целей коммунистического „интернационала“ и намерено использовать для этого свои вооруженные силы, и, будучи убеждены, что это является серьезнейшей угрозой существованию не только государств, но и существованию мира во всем мире, в целях защиты своих общих интересов договариваются о нижеследующем:

Статья 1. В случае если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны Союза Советских Социалистических Республик или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик.

В случае возникновения указанной выше ситуации договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.

Статья 2. Договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения.

Статья 3. Настоящее соглашение вступает в силу одновременно с Соглашением против коммунистического „интернационала“ и имеет одинаковый с ним срок действия».

Трактовать соглашение можно по-разному: оно в равной мере позволяло как оказать партнеру широкомасштабную военную помощь, так и уклониться от любой поддержки, кроме моральной. Сиратори, по праву считающийся одним из авторов пакта, сказал, что он составлен нарочито неконкретно и подобен раме, в которую можно вставить любую картину{24}. Фраза проникла в газеты, однако, как не без юмора заметил американский историк Дж. Комптон, «партнеры не могли прийти к согласию относительно самой картины: для Японии это был морской тихоокеанский пейзаж, для Гитлера — пейзаж Европейского континента»{25}.

Обращает на себя внимание отсутствие обязательств о взаимной военной и политической помощи в случае конфликта с третьей страной, что являлось основой двусторонних оборонительных пактов, например, советско-французского и советско-чехословацкого договоров 1935 года — главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из них не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, а под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. На Токийском процессе адвокат А. Лазарус резонно заметил: «В то время существовал договор о взаимной помощи между СССР и Францией, который не может быть признан агрессивным. Почему же Антикоминтерновский пакт объявляется таковым?.. Он был разработан исключительно для самообороны и без агрессивных намерений»{26}.

Агрессивные намерения, точнее территориальные притязания у Германии и у Японии имелись, но в договоре об этом не сказано, равно как и о конкретном сотрудничестве, кроме создания совместной консультативной комиссии. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел протоколом о намерениях, а не конкретной программой действий.

Об этом же свидетельствуют разъяснения японского премьер-министра Хирота Коки и министра иностранных дел Арита Хатиро Тайному совету, который должен был утвердить текст пакта и рекомендовать его к подписанию. Хирота заявил, что применительно к Японии пакт имеет целью предотвратить большевизацию Восточной Азии и усиление военной угрозы со стороны СССР. Одновременно премьер считал нужным «воздержаться от принятия каких-либо позитивных мер, которые могут осложнить отношения с Советским Союзом» и «развивать дружественные отношения между Японией и Британией и Соединенными Штатами, особенно сердечные отношения между Японией и Британией».

Арита показал рост внешнеполитической активности Москвы, сославшись на договоры с Францией и Чехословакией, нерасторжимую связь СССР и Коминтерна и привел конкретные примеры его действий. Министр подчеркнул, что приняты необходимые меры предосторожности: Коминтерн как объект действия соглашения никак официально не идентифицируется с Советским Союзом, а дополнительный протокол предполагается сделать секретным. При этом оба говорили только о политических вопросах, а не об опасности коммунистической идеологии{27}.

Однако нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов, опираясь на информацию разведки, имел все основания говорить об антисоветском характере соглашения, издеваясь над неуклюжими оправданиями германских и японских дипломатов. Выступая на VIII Всесоюзном съезде Советов 28 ноября 1936 года, «сталинский знаменосец мира» обрушил на пакт всю силу своего грубоватого сарказма: «Люди сведущие отказываются верить, что для составления опубликованных двух куцых статей японско-германского соглашения необходимо было вести эти переговоры в течение пятнадцати месяцев, что вести эти переговоры надо было поручить с японской стороны генералу, а с германской — „сверхдипломату“… Все это свидетельствует о том, что „антикоминтерновский пакт“ фактически является тайным соглашением, направленным против Советского Союза… Не выиграет также репутация искренности японского правительства, заверившего нас в своем стремлении к установлению мирных отношений с Советским Союзом»{28}.

Хирота и Арита проиграли не только в репутации: Москва в последнюю минуту отказалась подписывать готовую к заключению рыболовную конвенцию с Японией. Советник полпредства в Токио Николай Райвид сказал неназванному по имени германскому дипломату, что «советское правительство знало текст Антикоминтерновского соглашения с самого начала», включая секретное приложение, а также «знало, что германское посольство в Токио не было информировано о переговорах» (что не