Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

После войны Риббентропу пришлось признать: «Разумеется, Антикоминтерновский пакт скрывал в себе и политический момент, причем этот момент был антирусским, потому что носителем идеи Коминтерна являлась Москва. Гитлер и я надеялись Антикоминтерновским пактом создать определенный противовес России, ибо между Советским Союзом и Германией имелось тогда и политическое противоречие»{30}. Однако главным врагом он называет Коминтерн как политическую силу, а не СССР/Россию как государство.

В день парафирования пакта, 23 октября 1936 года, Риббентроп направил Мусякодзи ноту, в которой говорилось, что положения существующих советско-германских договоров (Рапалльского 1922 года и Берлинского 1926 года) «не противоречат духу» Антикоминтерновского пакта и содержащимся в нем обязательствам. Иными словами, Германия не отказывалась от них и отделяла их как документы общего характера от нового соглашения. Получив ноту, посол сообщил Арита, что «дух этого пакта является единственной основой будущей германской политики в отношении Советского Союза» и что Риббентроп подтвердил правильность такого понимания{31}. Япония ждала конкретных гарантий, опасаясь односторонних действий Берлина по сближению с СССР, что с первого взгляда могло показаться невероятным, но как раз и случилось в августе 1939 года. Риббентроп гарантии дал, но оставил Германии «запасной выход», который очень пригодился впоследствии.

Всё это происходило во время пребывания в рейхе министра иностранных дел Италии графа Галеаццо Чиано — 33-летнего зятя и любимца дуче, из рук которого он несколькими месяцами раньше получил высокий пост. В Берлине Чиано вел переговоры с Нейратом, но главным событием стала поездка в Берхтесгаден к Гитлеру. Результатом визита стали официальное признание Виктора Эммануила III императором Абиссинии (Муссолини добивался легализации ее захвата), решение о совместной поддержке выступления генерала Франциско Франко в Испании (несмотря на опасения Риббентропа, Гитлера убедил Канарис, давний знакомый будущего каудильо[28]) и договоренность о координации политики в Европе. Особое внимание уделялось идейному единству, прежде всего в борьбе с коммунизмом.

Выступая 1 ноября в Милане, Муссолини произнес фразу, моментально облетевшую весь мир: «Вертикальная линия Берлин — Рим — не линия раздела, но ось, к которой могут присоединиться все европейские страны, движимые волей к сотрудничеству и миру»{32}. Однако в частных беседах Чиано высокомерно отзывался о «посредственностях» и «дураках», правящих Германией, не пожалев подобных определений и для Риббентропа, с которым только что познакомился. Основания были: итальянцам шепнули, что этот человек «не хочет союза с вами, но жаждет примирить Германию с Англией»{33}.

Торжественное подписание пакта 25 ноября 1936 года в Берлине сопровождалось специальными заявлениями сторон. Сначала их сделали лично Риббентроп и Мусякодзи, затем оба правительства{34}. Приведем полностью заявление Риббентропа:

«На Седьмом конгрессе Коминтерна большевизм объявил смертельную войну всем чтущим законы государствам, провозгласил своей целью повсеместное осуществление революции и установление большевистской диктатуры во всем мире. Последней жертвой стремления к разрушению, вызванного большевистской заразой, стала Испания. Сегодня эта страна древней европейской цивилизации растерзана гражданской войной; ее города и деревни лежат в руинах и пепле, а народ обречен на страдания и муки — положение, которому нет аналогов в истории. Таковы ужасные результаты действий Коммунистического Интернационала во исполнение решений, принятых на Седьмом конгрессе Коминтерна. У Коминтерна нет другой цели, кроме создания с помощью пропаганды и силы оружия „Испанской советской республики“, чтобы оттуда вести подкоп под Европу. Кто будет следующей жертвой? Многие государства, например, Америка, выступили с энергичным протестом против решений Седьмого конгресса Коминтерна, но они не дали никакого эффекта.

Германия и Япония, не желая более терпеть махинации коммунистических агитаторов, перешли к активным действиям. Заключение Германией и Японией соглашения против Коммунистического Интернационала является эпохальным событием. Это поворотный пункт в борьбе всех чтущих законы цивилизованных стран против сил разрушения.

С подписанием этого договора наш Фюрер и Его Величество Император Японии совершили исторический акт, все значение которого будет оценено только грядущими поколениями. Сегодня два государства, в равной степени решившие пресечь любую попытку вмешательства в их дела со стороны Коммунистического Интернационала, создали мощную линию обороны. Япония никогда не допустит распространения большевизма на Дальнем Востоке. Германия создает бастион против этой чумы в Центральной Европе. Наконец, Италия, как Дуче оповестил мир, поднимет знамя антибольшевизма на юге. Я убежден, что страны, до сих пор не осознавшие опасность большевизма, однажды скажут спасибо нашему Фюреру за ясное и своевременное понимание этой исключительной мировой опасности.

Соглашение содержит статью, приглашающую другие государства принять участие в борьбе. Мы надеемся и желаем, чтобы остальные цивилизованные страны поняли необходимость всеобщего сотрудничества против действий Коммунистического Интернационала и присоединились к настоящему соглашению. Таким путем мы добьемся успеха в окончательном отражении общего врага, в сохранении мира у себя и за границей и в спасении нашей древней цивилизации».

Пышная риторика контрастировала со скромным содержанием опубликованного текста и наводила на мысль, что за ним скрывается нечто большее. Краткое и более сдержанное заявление Мусякодзи ограничилось констатацией вмешательства Коминтерна во внутренние дела других стран и его особой враждебности к Германии и Японии. Посол ни словом не упомянул о Советском Союзе, но ничего не сказал и о возможном расширении пакта.

Заявление правительства Третьего рейха имело подчеркнуто общий и дипломатический характер: оно акцентировало внимание на оборонительной сущности соглашения и на его направленности против Коминтерна как организации, не упоминая СССР (как известно, советское правительство уверяло весь мир, что Коминтерн совершенно не зависит от него). В заявлении японского правительства, более конкретном и на сей раз более агрессивном, говорилось о Седьмом конгрессе Коминтерна и гражданской войне в Испании, о китайских коммунистических армиях как угрозе Японии и о совместном сопротивлении коммунизму; за этим, однако, следовали разъяснения, что пакт не направлен против какой-либо третьей страны, то есть СССР{35}.

Несомненной дипломатической ошибкой было упоминание секретных соглашений, наличие которых в заявлении категорически отрицалось, хотя о их существовании знали заинтересованные лица и не переставала твердить иностранная пресса. Заявления снова показали разность подходов и намерений сторон: Япония подчеркивала политический характер соглашения, Германия — идеологический. «Смыслом и целью пакта были совместные меры по отражению коммунизма»{36}, — суммировал позже сам Риббентроп.

Дальнейшие действия Берлина были направлены на расширение Антикоминтерновского пакта за счет привлечения третьих стран, что соответствовало замыслу лидеров Рейха, преследовавших не только абстрактные идеологические, но и конкретные политические цели. В тюремной камере Риббентроп писал: «Адольф Гитлер рассматривал противоречие между национал-социализмом и коммунизмом как один из решающих факторов своей политики. Поэтому следовало проверить, каким способом можно найти путь к тому, чтобы привлечь и другие страны к противодействию коммунистическим