Сын негодяя - Сорж Шаландон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все так же мечтая о Свободной Франции.
Свидетельствует твой дядя Клод, вызванный 12 июля в полицию Сент-Этьена. Он тебя помнит.
«Племянник приходил к нам на ужин, и из разговоров с ним я понял, что он мечтает о военных подвигах. Он неоднократно изъявлял желание примкнуть к силам де Голля в Англии. Чуток, как говорится, зациклился на этой идее».
Чуток зациклился и малость привирал. Когда в 1944 году другой полицейский поймет, что на предыдущем допросе ты сказал неправду, и спросит:
– Почему вы солгали?
Ты ответишь:
– Хотел показать себя в лучшем свете.
Я жирно подчеркнул эту фразу красным карандашом. «Показать себя в лучшем свете». Тебе было двадцать два года, когда ты это произнес, но и сегодня, сорок три года спустя, в этом твоя беда и наш ужас.
Солдатик 5-го пехотного полка, ты служишь в «армии переходного периода», ошметке прежней мощи страны. Но надеть эту форму еще не значило стать предателем. И между прочим, ты на это напираешь в каждом протоколе, твоего начальника звали Жан де Латтр де Тассиньи. Жан, как тебя. В октябре 1941-го, за два года до того, как взбунтоваться против немцев и примкнуть к «Свободной Франции», он якобы послал тебя в Пюи-ле-Дом на курсы инструкторов по физической подготовке. «Я, – пишешь ты, – закончил эти курсы, но последовать за генералом в Африку мне помешал шейный лимфаденит».
Тебе, моему отцу, якобы помешала примкнуть к 1-й Французской армии, высадиться в Провансе, участвовать в победоносной Рейнско-Дунайской кампании, дойти до озера Констанца и водрузить французский флаг в Ульме, как Наполеон в 1805 году, какая-то воспаленная железка на шее.
Над Лионом опять собиралась гроза. Ветер рвал ставни. Небо вспорола первая молния. Я встал закрыть окно. День был чернее ночи. Дождь колошматил стекла – просил пустить его в дом. На минутку. Только глотнуть пивка. Прохладная горечь, улыбка. Фотография отца – образцовый француз, которому распухший узелок помешал лететь на помощь своей стране.
«30 октября 1941 года меня положили в больницу в Сент-Этьене».
Инфекция оказалась серьезной – врачи перевели тебя в Лион, потом в Сен-Рафаэль и выписали только в январе 1942-го. После четырех дней отпуска ты должен был вернуться в полк. Но не вернулся. Сбежал.
18 августа 1942-го, когда прошло семь месяцев, тебя объявили дезертировавшим из французской армии в военное время.
На допросе в ноябре 44-го ты признал этот факт. Куда деваться – перед следователем лежали приговор военного трибунала первого округа Лилля и постановление о розыске.
Да, ты дезертировал из 5-го пехотного полка.
Хуже того, на другой день после приговора, 19 августа, ты завербовался до конца войны в Легион «Триколор», сражавшийся с Советским Союзом. Тогда-то, несмотря на то что на рукаве твоей формы красовалась нашивка «Франция», ты окончательно предал родину.
«Ты не останешься в истории безымянным героем», – кричали развешанные по всему Лиону афишки легиона. Остаться безымянным – этого ты всю жизнь больше всего боялся. А тут зазывалы в пивной сулят тебе героическую эпопею. В каком-то смысле во славу Франции. Ты, как ребенок, творил невесть что. Сначала дезертировал, потом завербовался, хотел последовать за де Голлем, но, вместо того чтобы откликнуться на его призыв, встал на сторону врага. Зачем? На этот вопрос ты отвечал и в тот день, когда тебя арестовала французская полиция, и потом, на допросах. Причем на этот счет говорил неизменно:
«К де Голлю я попасть не смог и решил записаться в легион, чтобы собирать и передавать разведданные».
Передавать разведданные, но какие? И кому?
«В частности, список тех легионеров, которые подписали письмо, осуждающее Эдуара Эррио», бывшего председателя Палаты депутатов, который вернул Петену свой орден Почетного легиона в знак протеста против награждения этим орденом изменников.
И кому же ты передал эти данные?
«Одному человеку, его имя мне неизвестно, он регулярно посещал кафе «Ребята с Севера» около Северного вокзала в Париже.
Побывав французским солдатом, ты теперь выставлял себя двойным агентом. Этаким смельчаком, проникшим в ряды коллаборационистов, чтобы добывать информацию. Полицейский на первом допросе усомнился в этой истории. А следователь дал поручение разобраться. И вот полицейский комиссар парижского квартала Рошашуар посылает своих людей. А 18 июля 1945 года в 10 часов утра Шарль Рувийе, владелец заведения «Ребята с Севера и из Па-де-Кале», что на улице Сен-Кантен в Париже, дает показания старшему сержанту Роже Элину. «Мое заведение действительно служило местом встреч для руководителей разных ячеек Сопротивления». Ну а тебя-то он помнит? «Нет, человека с таким именем среди тех, кто был на связи с Сопротивлением, я не знал». Видимо, следователь вслед за вопросом показал ему твою фотографию из досье. «Но, глядя на фото, кажется, припоминаю – видел этого человека в немецкой форме, он заходил в мое кафе».
Видишь, папа, для порядочных людей форма петеновского легиона была вражеской, хоть к ней и присобачили триколор.
Получив поддержку хозяина кафе, ты попытался заручиться свидетельством Латтра де Тассиньи. Написал ему из тюрьмы, и он ответил. Но не тебе, а твоему следователю. Ответ из канцелярии генерала датирован 11 сентября 1945 года, когда твой суд уже месяц как закончился:
«Господин следователь!
Несколько недель тому назад генерал де Латтр получил письмо от своего бывшего подчиненного, которого обвиняют в сотрудничестве с врагом и который утверждает, что вступил в Легион „Триколор“ лишь в интересах Сопротивления.
Генералу ничего не известно по поводу этого человека, однако он был бы рад узнать результат рассмотрения этого дела».
Как, интересно знать, ты принял эти показания? Хозяина кафе, участвовавшего в Сопротивлении, который видел тебя перед барной стойкой в форме предателей. А потом героического генерала, который говорит, что не давал тебе никаких поручений.
Как ты отнесся к их опровержениям, как ты себя повел,
