Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова

ты теперь — большой человек, начальник. Ещё и музыкой увлеклась. Мы тебе — не ровня.

— Мне просто некогда, — оправдывается Агнесса. Вот вечерами я бываю свободна. Приходи, я сыграю тебе.

— Хорошо, — обещает Катенька. — Обязательно приду. А как же? Интересно послушать.

— Да-а, передовая женщина, — продолжает Катенька, когда за Агнессой закрывается дверь. — Никогда ничему не училась и жила, как человек. А тут петух её в задницу клюнул — решила музыкантшей стать. Иди её слушай! Как же, спешу, делать мне больше нечего. Наверное, только и умеет, что чижик-пыжик одним пальцем играть. Без мужа-то совсем рехнулась, — резюмирует Катенька.

У неё самой муж в наличии и не какой-нибудь, а главный бухгалтер Гаврилов. За устрашающую внешность и грубый нрав его прозвали Гориллой, но Кэт очень гордится им, называя не иначе, как мой, и неприкрыто ревнует к бухгалтерше Гуляевой, которая, несмотря на свои сорок пять, для всех — просто Нинка. Нинка — феномен по части бракосочетаний. Она «ходила замуж» двенадцать раз и всегда всерьёз. Сейчас у неё очередное межсезонье, но с Гориллой, вопреки опасениям Кэт, её вряд ли связывают амурные отношения — чуть ли не каждый день мы слышим через стенку, как в бухгалтерии бушует Горилла, пытаясь Нинку перевоспитать. Дело в том, что у неё, как говорит Ничипоренко, часто происходит короткое замыкание между мозгом и языком, в результате чего рождаются словосочетания, от которых Горилла приходит в бешенство. Он не раз пытался избавиться от «вредной бабёнки», однако Ложкевич Нинку в обиду не даёт.

Для полноты впечатления следует упомянуть, что есть в экспедиции всякий мелкий народец — «вшивота», по выражению Юры Ничипоренко. В котельных ошиваются, дожидаясь полевого сезона, алкаши-работяги. Даже среди техников попадаются бичеватые личности — чудовищная смесь фальшивой галантности и сквернословия. В соседней комнате они могут говорить такие вещи, что мы с Дарьей спешим включить на полную мощность радиоприёмник, но, заходя к нам, они демонстрируют чудеса воспитанности:

— Простите, пожалуйста, не будете ли вы так великодушны и любезны, не одолжите ли вы нам на пару минут веничек, если, конечно, вам не трудно.

Дальше веничка в разговорах с ними мы стараемся не заходить, да никто к нам и не привязывается, зная, что у нас есть мощная защита в виде Рени.

Ну вот, работа в общих чертах закончена. Надеюсь, ты живо и в красках представляешь себе моё окружение.

События я уже не тороплю. Теперь я одержима другой мыслью и другой надеждой. Я вижу, как ты спускаешься с трапа, огромный, заросший, и сгребаешь меня в охапку. Потом ходишь по посёлку, всматриваясь в кажущиеся знакомыми детали и лица и, в конце концов, говоришь: пожалуй, Данусь, ты права. Мне так приятно думать об этом, но особенно мне нравится, что это тайна. Никто, никто ни о чём не догадывается. Правда, улыбаюсь я иногда не к месту, взгляд становится отсутствующим, и тогда в лаборатории начинается обсуждение вопроса, в кого это Даша влюблена. Смешно, до чего нелепые высказываются предположения.

Родителям я написала, что мы собираемся пожениться, и следуя твоему совету, сообщила им о мебели в Пригородном доме, сделанной полностью твоими руками. Мамуля написала мне, что отец прослезился, читая эти строки. Он считает, что настоящий мужчина должен уметь всё делать своими руками. В общем, отец тебя уже принял, а мамуля — и подавно.

Теперь я встаю на цыпочки, чтобы обнять тебя и прошептать в мохнатое ухо что-нибудь нежное и приятное. А если хочешь полюбоваться на свою Данусь, облачённую в одежды из посылки, которая пришла из Пригорода на днях, можешь взглянуть на следующую страничку, предназначенную для Софью Алексеевны.

Дорогая Софья Алексеевна!

Высылаю Вам портрет существа, обитающего за полярным кругом и преисполненного самой горячей благодарности к Вам за экипировку, которой завидует всё заполярное население.

Привожу краткое антропологическое описание.

Рост сто сорок девять сантиметров. Характер упрямый, но общительный. Одежда: рубаха фланелевая — при ходьбе волочится по полу, безрукавка ватная супермодель зима-63 с меховой оторочкой и вензелем на груди, чулки шерстяные в пёструю полоску выше колен. Поведение, как правило, мирное. Утро начинает с бурчания по поводу необходимости снимать любимую рубаху и носки, вечером, как только исчезает угроза появления посторонних, немедленно облачается в этот наряд. Привычки дурные: любит бродить по тундре. Привычки хорошие: обожает мечтать о диванчике в пригородном доме. Численность не установлена. Некоторые утверждают, что существует единственная особь, которая и изображена на этом портрете. Любит преподносить сюрпризы. Один из них отправлен в картонной коробке в Пригород.

Чао! Что на языке «гомо заполярис» означает: спокойной ночи, моя дорогая мама

номер два.

_ _ _

27.12.1963 год

Михаил

Славгород

Моя любимая легкокрылая Данусь! Неутомимая искательница истины!

Наконец-то я вознаграждён за долготерпение. Вначале пришёл «сюрприз». Вечер мы с мамой провели в неописуемом блаженстве, обувшись в домашние туфли из нерпичьего меха и разглядывая картинки в книжках о Севере. Утром прямо с вокзала я помчался к Белову клянчить аппаратуру для просмотра фильма. Белов был удивлён, заинтригован, помучил меня с часок откупными работами, но потом снизошёл. Ну, силён, я тебе скажу, твой мсьё Анатоль. Если переписываешься с ним, пожми от моего имени его честную руку. Фильм я посмотрел раз десять или около того. Потом, правда, пришлось объясняться с Кривицким по поводу моего отсутствия на зачёте. Я что-то наплёл ему о драматических обстоятельствах моей личной жизни. Что подумал Кривицкий, глядя на мою недвусмысленно счастливую физиономию, не знаю, но он даже не назначил пересдачу — поставил в зачётке «хор».

— Зачёт — это формальность, — сказал он, — я и так знаю, кто из вас чего стоит.

Каков старик? Я в тот же вечер проштудировал все свои записи и сам себе сдал зачёт на «отлично».

Вот так скромно, не требуя никаких наград и презирая славу, я совершил этот подвиг, будто предчувствуя, что именно таким способом мне придётся обучаться весь будущий год.

Через день пришло твоё письмо, такое толстое, что я с трудом достал его из ящика. Чтение перемежалось глубокими вздохами, а когда этот процесс завершился, я надолго погрузился в раздумья. Очнулся я через несколько дней уже с другим мировоззрением. Осознав, что по легкомыслию своему я проморгал конец патриархата, я почувствовал себя горой, которой придётся сдвинуться с места и направиться к Магомету. Смейся, смейся, Данусь, над моей непоследовательностью, но попробуй представить, как бы всё выглядело, если бы я был настолько же последователен, как ты. Впрочем, если честно, Данусь, главное препятствие