Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

вторит названию статьи Карамзина «О любви к отечеству и народной гордости», но сходство ограничивается лишь заглавием:

Отечество (сказала мне одна из почтенных наших женщин) требует от нас любви даже пристрастной, такой, какую природа вложила в один пол к другому. Отними у нас слепоту видеть в любимом человеке совершенство, дай нам глаза посреди самого сильнейшего племени нашего усматривать в нем некоторые недостатки, некоторые пороки, возбуди в нас желание сличить их с преимуществами других людей: ум начнет рассуждать, сердце холодеть, и вскоре человек сей, ни с кем прежде несравненный, сделается для нас не один на свете, но равен со всеми, а потом и хуже других. Так точно отечество[229].

По Шишкову, любовь к Отечеству слепа, и именно женщина внушает оратору концепцию пристрастной любви.

Карамзин выступал за то, чтобы женщина усвоила новый язык и активно использовала его в устной речи (чтобы авторы «подслушивали» и сами учились), и предоставлял ей инструмент для этого — новую словесность. Однако он писал об этом как о проекте, который еще только должен осуществиться: апеллируя «к дамскому вкусу в литературе или к языку светского общества, он имел в виду не реальных дам и не реальное светское общество своей эпохи: в свете говорили по-французски, а современницы Карамзина русских книг не читали»[230]. Поэтому прежде чем писатель сможет опереться на вкус просвещенных читательниц и читателей, он должен будет воспитать этот вкус, привить аудитории знание отечественного языка, который прежде должен будет обработать:

…давать старым некоторый новый смысл, предлагать их в новой связи, но столь искусно, чтобы обмануть читателей и скрыть от них необыкновенность выражения! Мудрено ли, что сочинители некоторых русских комедий и романов не победили сей великой трудности и что светские женщины не имеют терпения слушать или читать их, находя, что так не говорят люди со вкусом?[231]

У Карамзина женщины «не имеют терпения слушать», в то время как Шишков пишет об идеальном «сотрудничестве» писателя и читательницы как о деле состоявшемся.

В 1811 году Шишков, определяя роль женщины в совершенствовании литературного языка, использовал явные отсылки к Карамзину и Макарову, потому что участие женщин в литературе в предшествующие годы обсуждали прежде всего карамзинисты, что связало эту тему именно с сентименталистской стилистикой. При этом у Шишкова «теория» не расходилась с «практикой»: женщины присутствовали на беседных собраниях в качестве слушательниц и в качестве авторов. В «Беседу любителей русского слова» были кооптированы три пишущие дамы в качестве почетных членов: Анна Петровна Бунина (1774–1829), Анна Алексеевна Волкова (1781–1834) и Екатерина Сергеевна Урусова (1747–1817?). До того момента лишь одна женщина состояла в официально признанном литературном объединении — Екатерина Романовна Дашкова. Последователи Карамзина, в частности Михаил Макаров, хотя и манифестировали привлечение женщин к литературной работе, но лишь в теории, до практики в их случае дело не дошло, а во второй половине 1810‐х и в 1820‐е новое поколение литераторов и вовсе боролось с «остатками литературной культуры старших карамзинистов»[232], в том числе и с женским влиянием на литературу как одним из ее проявлений.

«Похвала женам» И. С. Захарова: неудавшаяся апология

Своеобразная «апология» женщин была предпринята Иваном Семеновичем Захаровым: на одном из заседаний «Беседы» была прочитана его «Похвала женам», по «мыслям г. Томаса» (она предшествовала чтению бунинского «Падения Фаэтона» Крыловым). В. П. Степанов, автор биографической статьи о Захарове, отмечает, что «Похвала» представляла собой «проповедь добродетелей по Домострою». Однако с нашей точки зрения позиция, выраженная в «Похвале», несколько сложнее.

Во вступлении Захаров обращается к присутствующим в беседном собрании женщинам, не только к почетным членам, но и к слушательницам, и просит их уделить «частицу того нежного вкуса, который всеми действиями их управляет»[233]. Сначала он выражает сожаление по поводу того, что «благотворительницы бытия» находятся в более уязвимом положении, чем мужчины:

Во всем мире жены, под предлогом слабости состава их, удалены способов к изучению тех познаний, каковым посвятил себя род мужеский; никогда не участвуют оне в должностях общественных. Быв только матери и супруги, укрепляют только нежные союзы крови, чужды корысти; не управляют даже собственностью[234].

Истинное предназначение женщин Захаров видит в выполнении «сладостнейших забот»:

…управление домом, воспитание детей, надзор за младенчеством; руководство в юношеском, ободрение в мужеском возрасте; наблюдение за поведением и честию сынов; тщание осчастливить дочерей своих браком благословенным[235].

Однако вместе с этим он замечает, что женщины способны на большее и стоят на более высокой ступени развития, чем мужчины, потому что кротки и способны покоряться обстоятельствам. Захаров ставит в вину «кичение некоторых мужчин», которые считают повседневные женские занятия «маловажными»[236]. Автор призывает не судить «о целой половине человеческого рода по настоящему веку»[237]. Он обращается к истории, чтобы подкрепить свой тезис, что так было не всегда, и упоминает «амазонок, соплеменных и соседственных россам»[238].

Захаров рассуждает и о преимуществах писательниц:

Силою воображения изобилуют жены-писательницы с богатством неистощимым. В умах их начертывается всякая вещь с быстротою; проницательные чувства объемлют все предметы в образованиях многоразличных. Преданные во власть такого воображения, поражаются они больше чрезвычайностьми: — недовольно им мира настоящего; любят созидать мир мысленный. <…> Все, что составляет чаровательное и выступающее из обыкновенных естества законов, пленяет их и производит восторг душ чувствительных. <…> Но из всех страстей жены-писательницы лучше чувствуют и изображают любовь. <…> Быв однакож ограничены врожденною скромностью пола своего, осторожностию по должности, целомудрием по законам собственного сердца, не живописуют порывов ея во всем исступлении. Они изображают в ней чувствования только приятные и нежные[239].

Захаров, хотя и «принял деятельное участие в сплочении сил архаистов» в 1800‐х годах, но этому предшествовала «своего рода „позитивная“ борьба и соревнование с карамзинистами». Как видно из этого фрагмента, да и из всей «Похвалы»