Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

А потом и сама не выдержала, рассмеялась:

— Нет, Ксения Владимировна — кардиолог. У неё ещё твой дедушка лечился.

Затем она задумалась и уточнила:

— А лучше отправь Дусю, она уже ходила, знает.

Я обрадовался и ещё раз чмокнул Мулину маму в щёчку. Заслужила.

Итак, у меня на руках больничный на неделю. Конечно, где-то глубоко в душе я надеялся на две недели, но, видимо, Ксения Владимировна решила не рисковать и подстраховалась.

— Вот, — отдала мне Дуся листочек и сказала заговорщицким голосом, — дохтурша сказала по улицам не шастать, чтобы не заметили.

На бланке больничного листа стояла и дата. Предусмотрительная какая Ксения Владимировна. Я улыбнулся. Именно то, что мне нужно.

Теперь передо мною встала новая проблема. Как мне наладить коммуникацию с Валентиной и Верой? Ну, если к Вере я могу наведаться поздно, когда стемнеет (это если она не придёт сегодня), то как быть с Валентиной — ума не приложу. Отправить к ней Дусю с запиской?

Я посмотрел на Дусю, которая завела тесто и по её решительному виду стало ясно, что пока пирожки готовы не будут, она даже с места не сдвинется.

Тогда как?

От всех этих дум и мыслей, я вышел на кухню покурить. Там как раз оказался Жасминов. Он пытался варить то ли суп, то ли какой-то кондёр. Честно говоря, судя по запаху, выходило так себе.

— Привет, Муля, — буркнул он и торопливо сорвал крышку с кастрюли.

Крышка была горячей, схватил он её без прихватки и, соответственно, руку обжёг, да так, что отшвырнул её прямо на пол. Вдобавок в этот момент из кастрюли забулькало, запенилось и часть варева убежала на плиту. Насколько я видел — явно большая часть.

— Твою ж дивизию! — крепко выругался Жасминов, и торопливо сунул руку под струю с холодной водой, — поел, называется.

— Бывает, — посочувствовал я.

— И как я теперь? — чуть не плача, приговаривал Жасминов, охлаждая обожженную руку.

Вдобавок варево не только убежало, но то, что осталось, подгорело. И сейчас Жасминову предстояло вычистить кастрюлю.

Он посмотрел на неё, на загаженную плиту и на его лице появилось такое удручённое выражение, что мне его стало аж жалко.

— Ладно, Орфей, давай так, — предложил я, — ты сейчас сходишь по одному адресу. Здесь недалеко. Отдашь письмо и дождёшься ответа. Ответ принесёшь мне. А я попрошу Дусю вымыть плиту и кастрюлю. И накормить тебя ужином.

— И завтраком! — торопливо добавил ушлый Жасминов, — я этот суп готовил и на ужин, и на завтрак.

— Хорошо, — кивнул я, — жди, я сейчас письмо напишу.

— А сам-то чего не сходишь? — полюбопытствовал Жасминов.

— На больничном я, — вздохнул я, — не хотел в больнице оставаться, еле-еле отпросился, чтобы дома лечиться. Но сам понимаешь, попасться кому-то из начальтва на глаза — не самая удачная идея.

Жасминов понимал. Если заловят, то и тунеядство впаять могут. Времена нынче такие. Суровые.

Я торопливо набросал на листочке просьбу, чтобы Валентина пришла ко мне, лучше завтра. А, чтобы не задавала лишних вопросов, указал, что болею и сам не могу прийти. И что поэтому попросил соседа.

— Вот адрес и письмо, — протянул листочек Жасминову я, — сходи прямо сейчас и отнеси. Как раз Дуся убраться успеет. Да и пироги будут готовы.

При слове «пироги» Жасминов невольно сглотнул. Мне его опять жалко стало. Но нужно было сначала сделать дело. Так что уж пусть потерпит.

Да и всё равно пироги ещё не готовы.

Только он ушел, я вернулся в комнату и приступил к уговорам Дуси. И тут в дверь позвонили. В данный момент никого из соседей дома не было, кроме нас двоих.

— Я не могу, — сказал я, — я на больничном. Придётся тебе идти открывать.

Дуся что-то ворчливо буркнула, вытерла испачканные мукой руки о фартук и поплелась открывать.

Все эти мои интриги были ей совершенно непонятны и не нравились.

Ну, а что делать?

Буквально через минуту она вернулась и сунула мне листочек:

— Вот. Тебе просили передать.

Недоумевая, я развернул листок. Там, крупными каллиграфическими буквами, было написано:

«Тут такое было. К тебе в конце работы придут домой. И подпись — кориантес».

— Кто это принёс? — спросил я Дусю.

— Какой-то мужчина, — пожала она плечами, продолжая накладывать начинку в кусочек теста, — толстый и лысый. В костюме и галстуке. Отдал и ушел.

— Понятно, — задумчиво сказал я, — а он просил что-то передать?

— Он сказал только: «продолжение утреннего», — вспомнила Дуся, укладывая пирожок на противень, — а больше и ничего. Потом он ушел.

В общем, дело пахнет керосином. Я взглянул на часы. Полчетвёртого. Рабочий день заканчивается в шесть. То есть полтора часа у меня есть.

Я заметался по комнате. Вытащил сценарий, смету и всё остальное. Торопливо запихнул в старую дусину сумку. Она с ней на базар ходила.

Немного подумал и туда же бросил свёрток с деньгами и одной парой югославской обуви, что осталась мне после того «обмена». Держал я её на всякий случай, не стал продавать.

Сумку отнёс в чулан Герасима (ключ он оставил мне) и с огромным трудом впихнул её под топчан, что служил ему кроватью.

Фух!

Я перевёл дух и вернулся обратно.

Так, если они придут, то я должен выглядеть, как больной. А у меня Дуся тут пироги развела.

Я торопливо расстелил кровать.

— Никак спать собираешься? — удивилась Дуся, ловко мастеря очередной пирожок. — Так ведь рано ещё.

— Дуся, ко мне сейчас с обыском придут, — сказал я.

Дуся охнула и вдруг стала оседать на пол.

Чёрт! Не подумал я, что в эти времена люди настолько запуганы всеми этими обысками. Привык, что в наше время такого не было.

— Дуся! Дуся! — легонько похлопал я её ладонями по щекам.

— Ч-что такое? — захлопала глазами Дуся, потом всё вспомнила и ударилась в плач, — Ыыыыыыы! Да что ж это такое делаицццаа-а-а-а-а⁈ Да как же так-то-о-о-о-о… ыыыыыы…

— Тихо, — сказал я, но она завелась пуще прежнего.

— А ну цыц, дура! — рявкнул я, и Дуся моментально умолкла, лишь зыркала на меня испуганно.

Губы её тряслись.

— Ты чего это развела тут? — нахмурился я, — решила меня под монастырь подвести? Умолкни! Ничего страшного. Это из моей