Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

— Потому и не в Партии! — возбуждённо заорал толстяк, — но за аморалку теперь ответишь по полной!

— Тише! Тише! У Мули же сердце, — попыталась вякнуть Вера, но её уже никто не слушал, поднялся страшный шум: высказаться по этому поводу хотели всё.

Валентина стояла бледная, как стена, и не знала, что и делать. Жасминов тоже, кажется, мечтал провалиться сквозь землю.

— Сердце у него сразу перестанет болеть, когда ним займутся соответствующие компетентные органы! — злорадно заявил Свинцов, подбоченясь, от чего его безразмерный живот заколебался волнами.

А я лежал на кровати и отстранённо наблюдал за всем этим, словно в кино. И лишь одна мысль крутилась сейчас у меня в голове: вот интересно, — думал я, — на этот его живот поместиться три бокала с пивом или только два? Я в том, моём мире, посещал когда-то Октоберфест и там были смешливые разбитные девчонки, некоторые из них могли на свой бюст поставить сразу по три бокала пива. А бокалы там были литровые.

— Бубнов! — визг Клавдии Пантелеймоновны ударил по ушам, вырывая из задумчивости. — Как можно было докатиться до такого! Да ни один порядочный советский…

И тут вдруг Дуся, обычно затурканная, необразованная Дуся, апогеем университетов которой была правильно нафаршированная рыба, внезапно как заорёт:

— Молчать!

От неожиданности все враз умолкли.

— Да как вы смеете! — сердито закричала она, наступая на Клавдию Пантелеймоновну, — на моего Мулю! На такого хорошего мальчика! Да такое подумать! Как вам вообще в голову могло такое взбрести⁈

— Но я сама, собственными ушами слышала, как обе девицы признались… — залепетала та, сражённая напором до этого тихой Дуси.

— И правильно! Не жёны же! А невесты! Мулечке жену лично его мама, Надежда Петровна выбирает! У нас, между прочим, в семье все академики! И Пётр Яковлевич для Надежды Петровны мужа выбирал, а теперь она для Муленьки выбирает! Так заведено в приличных семьях! А пока она выбирает — они невесты! Мы не позволим кому попало в семью войти!

Установилось ошеломлённое молчание. На меня удивлённо посмотрели все, даже Жасминов.

Я не знал, радоваться, что гроза по поводу аморалки миновала, или же проваливаться со стыда под землю. Хорошо, она про Верину оговорку насчёт будущего ребёнка не вспомнили. А то опять начнётся. Пока я размышлял, Роберт Давидович спросил ехидно, демонстративно обведя взглядом убогую комнату в коммуналке.

— И что это за академики такие, доморощенные?

— Мулин дед — академик Шушин, — гордо отчеканила Дуся и язвительно добавила, — а не доцентик какой-то. И отец тоже академик. Отец — академик Бубнов Модест Фёдорович. А тётя, Елизавета Шушина — профессор в Цюрихском университете, старый коммунист, друг Советского союза!

Толстяк смутился, подавился воздухом и моментально сдулся.

А Дуся продолжила:

— И негоже подозревать Муленьку в чём попало, он у нас мальчик воспитанный.

Сейчас она была прекрасна: глаза метали молнии, грудь вздымалась. Я даже залюбовался: нет ничего величественнее и разрушительнее, чем цунами, торнадо и женщина в ярости на обидчиков её любимого птенчика.

— И кричать здесь тоже не надо, — влезла Вера поучительным тоном, — у Муленьки больное сердце. Имейте совесть.

— Давайте вернёмся к сценарию проекта и смете, — примирительно сказал толстяк, весь красный от всего этого, — время уходит, а мы тут чёрт знает, чем занимаемся.

— Слушайте, — простонал я, — все документы у меня не здесь.

— А где? — моментально напрягся Свинцов. — На работе их нет, мы в кабинете всё посмотрели.

Я еле сдержался: эти твари рылись в моих вещах в кабинете. Ну ладно, я им это ещё припомню.

— В мастерской одного художника, — сказал я. — Он мой товарищ. Мне там, у него, среди холстов и красок, хорошо творчески работается.

— Давайте адрес! Мы сами сходим! –­ Буквально прорычал толстяк.

— Это невозможно, — тихо ответил я, — он вас даже не впустит. Кроме того, там нужно знать, как пройти и где спрятан ключ. Сами вы никогда не найдёте, даже если я подробно расскажу и нарисую схему…

— Так сами тогда сходите и принесите! — рявкнул Свинцов.

— Не могу, — простонал я, — я сейчас даже встать не могу. Так прихватило.

— И что же нам делать⁈ — растерянно принялась заламывать руки Лях. — Что же мы Георгию Фёдоровичу скажем?

— Бубнов, надо встать, — решительно велел толстяк, — ради советского искусства надо заставить себя встать. Стране нужен этот проект!

Я чуть на три буквы его не послал, еле сдержался. Не стране, а лично тебе, червяк жирный, нужен мой проект, чтобы карьеру себе делать, вылизывая босса. Но вслух сказал:

— Оставьте свой адрес. Я немного приду в себя и схожу. А потом Дуся принесёт к вам домой.

— Сегодня? — с недоверчивым беспокойством прищурился Свинцов.

— Сегодня, — сказал я, — в крайнем случае, завтра утром.

— Какое завтра утром⁈ А доклад я когда буду писать⁈ — возмутился Свинцов, — там же ознакомиться сперва надо, а читать я уверен, много страниц.

— Доклад я уже написал, — сказал я, — там только, если что, подкорректировать и потом переписать набело надо. Или на машинке напечатать.

— Вот, Бубнов! Можете же, если хотите! — с довольным видом молвил Свинцов и положил на столе листочек с адресом, — Это правильно. Интеллигентные люди всегда друг другу помогать должны. Жду документы сегодня, в крайнем случае, завтра утром.

И они с Клавдией Пантелеймоновной ушли, очень даже довольные собой и проделанной работой.

Когда незваные гости, наконец, ретировались, Валентина сказала со вздохом:

— Прости, Муля, я всё испортила, — она готова была разрыдаться. Но нашла в себе силы посмотреть на Веру и сказать, — и вы меня извините, девушка, я думала, что так сказать будет правильно. Я никакая не невеста Мули. Просто Орфей сказал… и я подумала… ч-что ему п-помощь нужна…

Она окончательно сбилась. Губы у неё задрожали.

— Это ты меня извини, — растерялась Вера, — я тоже никакая Муле не невеста. Он попросил меня помочь ему разыграть этих дураков. Я актриса. А когда эти уроды начали орать, я ничего не придумала лучше, чем сказать, что я невеста. Я недолго Мулиной соседкой была, в этой квартире. Жила через стенку, в соседней комнате…

— Ну вот, — печальным голосом сказал я, — и